– Пора возвращаться. Посмотрим, как дела у наших предков, – сказала Ганагве. – Забавно видеть, как такие бабули берут судьбу мира в свои руки, не правда ли?
– Да, – ответила Будур, гадая, что же всё-таки происходит.
11
На обратном пути в Нсару Будур спросила об этом Идельбу, но та покачала головой. Она не хотела это обсуждать, погрузившись в свои записи с головой.
– Позже, – сказала она.
По возвращении в Нсару Будур работала и училась. По совету Кираны она прочла книгу о Юго-Восточной Азии и узнала, как смешались на этих территориях индуистская, буддийская и исламская культуры, произведя на свет сильное молодое поколение, которое пережило войну и жило теперь за счёт огромных ботанических и минеральных богатств Бирмы и Малайского полуострова, Суматры и Явы, Борнео и Минданао; группа азиатских наций объединилась в борьбе против центростремительной власти Китая и сбросила с себя китайское влияние. Они заселили Аочжоу, большой выжженный островной континент на юге, и даже заокеанскую Инку в одном направлении, и Мадагаскар с южной Африкой – в другом: на юге зарождалась новая мировая культура, с огромными городскими центрами в Пинькайинге, Джакарте и Куинане на западном побережье Аочжоу, они вели торговлю с Траванкором и строили, как заведённые, города со стальными небоскрёбами высотой более ста этажей. Война повредила эти города, но не уничтожила, и теперь правительства всего мира собирались в Пинькайинге, когда работали над правовыми поправками и укреплением послевоенных порядков.
По мере того как ситуация обострялась, встречи проводились всё чаще и чаще; лишь бы не допустить повторения войны, которая оказалась не в состоянии что-то решить. По крайней мере, так считали члены побеждённого альянса. На данный момент было неясно, заинтересованы ли китайцы и их союзники, или страны Инчжоу, вступившие в конфликт намного позже остальных, в удовлетворении исламских интересов. Однажды Кирана вскользь заметила на лекции, что ислам выброшен в мусорный бак истории, только пока не знает об этом; и чем больше её книг читала Будур, тем больше сомневалась, что это так уж плохо для мира. Старые религии отмирали, и если империя пыталась завоевать мир и терпела неудачу, чаще всего она исчезала.
Работы самой Кираны демонстрировали это предельно ясно. Будур взяла в монастырской библиотеке книги, часть которых была издана почти двадцать лет назад, во время войны, когда Кирана была ещё совсем юной, и зачитывалась ими с большим интересом, мысленно слыша каждую фразу, произнесённую голосом Кираны; это смахивало на стенограмму их разговоров, только ещё длиннее. Она писала на разные темы, как теоретические, так и практические. Целые монографии её африканского периода были посвящены проблемам здравоохранения и женскому вопросу. Будур открыла наугад и погрузилась в лекцию, которую Кирана читала акушеркам в Судане.
Если родители девочки настаивают, если их ни в какую не удаётся отговорить, то крайне важно, чтобы отрезана была только третья часть клитора, а две трети оставлены нетронутыми. Те, кто буквально калечит девочек своими скальпелями, отрезая всё без остатка, поступают вразрез со словами Пророка. Мужчины и женщины должны быть равны перед Богом. Но если весь клитор у женщины отрезан, она становится в некотором роде евнухом: холодной, вялой, лишённой страстей, любопытства, чувства юмора, как стена из глины, как кусок картона, без искры, без цели, без желания, безжизненной, как лужа стоячей воды, её дети несчастны, её муж несчастен, она ничего не делает из своей жизни. Так не забывайте же, те из вас, кому придётся делать обрезание: отрежьте одну треть, оставьте две трети! Отрежьте одну треть, оставьте две трети!
Будур, распереживавшись, стала листать книгу дальше. Через некоторое время она взяла себя в руки и прочитала на другой странице, которая открылась сама собой:
Мне выпала честь стать свидетельницей возвращения Райзы Тарами из её поездки в Новый Свет, где она посещала съезд по проблемам женщин Длинного острова в Инчжоу вскоре после окончания войны. Участники съезда со всего мира были немало удивлены уровнем осведомлённости, проявленным нсарянкой по всем важным вопросам. Они ожидали увидеть отсталую, необразованную женщину, проводящую жизнь в стенах гарема и под покровом вуали. Но Райза была не такой: она разделяла взгляды своих сестёр из Китая, Бирмы, Инчжоу и Траванкора, а условия жизни на родине вынудили её заняться теоретическими изысканиями гораздо раньше большинства.
Она блистательно представляла наши интересы, а по возвращении в Фиранджу заключила, что именно вуаль была основным фактором, препятствующим прогрессу мусульманских женщин, выражая собой всецелое подчинение политической системе. Чтобы пала реакционная система, сначала должны пасть покровы. И прибыв в порт Нсары, где её встречали товарки из женского института, она предстала перед ними с открытым лицом. Вуали сняли и её ближайшие спутницы. В толпе вокруг нас стали раздаваться неодобрительные выкрики, началась толкотня и тому подобное. Но тогда остальные женщины поддержали Райзу, срывая вуали с собственных лиц и швыряя их на землю. Это был удивительный день. После этого вуали в Нсаре начали стремительно исчезать. Всего за несколько лет новое веяние распространилось по стране – очередной кирпич в стене реакционеров пошатнулся. Благодаря этому Нсара прославилась как лидер Фиранджи. Мне же повезло увидеть это своими глазами.
Будур вздохнула и отметила этот отрывок, чтобы позже прочесть своим незрячим солдатам. Шли недели, она продолжала чтение, продираясь через собрания эссе и лекций Кираны – опыт самый что ни на есть изнурительный, потому как Кирана всегда без колебаний нападала на всё, что её не устраивало, разбирая проблему открыто и основательно. Однако какую жизнь она прожила! Будур поймала себя на мысли, что ей стыдно за своё затворническое детство и юность, за то, что ей двадцать три, уже почти двадцать четыре, а она до сих пор ничего не сделала в жизни; Кирана Фавваз в её возрасте уже много лет провела в Африке, сражалась на войне и работала в госпиталях. Будур предстояло наверстать столько упущенного времени!
Во многих книгах, которые Кирана не задавала, Будур, заинтересовавшись китайско-мусульманскими культурами Центральной Азии, читала также о попытках её представителей в течение нескольких столетий примирить две эти культуры. В книгах были старые, некачественные фотографии с их портретами: китайцы внешне, мусульмане по религии, китайцы в речи, мусульмане по закону; трудно было представить себе существование настолько безродной нации. Китайцы истребили большую их часть во время войны, а остальных расселили по пустыням и джунглям Инчжоу и Инки, где они вкалывали в шахтах и на плантациях, став чуть ли не рабами, хотя китайцы утверждали, что больше не практикуют рабство, называя его исламским атавизмом. Но, как бы то ни было, мусульман в северо-западных провинциях не стало. И это могло случиться везде.
Будур начинало казаться, что она никогда не прочитает о периоде в истории, который не был бы удручающим, чудовищным, пугающим и жутким, если только это не история Нового Света, где племена ходеносауни и дине сформировали цивилизацию, способную, хотя и с трудом, противостоять китайцам на западе и Фирандже на востоке. Но даже они изрядно пострадали от болезней и эпидемий в двенадцатом и тринадцатом веках, когда их население резко поредело и они были вынуждены скрываться в центре своего острова. Однако, несмотря на свою малочисленность, они выстояли и смогли адаптироваться. Они не стали отгораживаться от чужеземных влияний, включая новых союзников в свои лиги, они приняли буддизм, объединившись с Траванкорской лигой на другом конце света, и во многом помогли сформировать её по своему образу и подобию; иными словами, они прибавляли силу к силе, даже прячась в дикой глуши, вдали от своих берегов и от Старого Света. Может, это их и спасало. Они заимствовали то, что могли использовать, открещиваясь от остального. И женщины всегда обладали там властью. А теперь, когда старый мир был разрушен Долгой Войной, они вдруг оказались этаким заморским гигантом в лице высоких красивых людей, таких, как Ханея и Ганагве, которые ходили по улицам Нсары в длинных шубах и клеёнчатых плащах, с дружелюбным достоинством коверкая фиранджийский. О них Кирана писала мало, зато Идельба имела с ними какие-то загадочные общие дела, теперь включавшие в себя и передачи, которые Будур отвозила Ханее и Ганагве на трамвае в храм на северном побережье. Четыре раза делала она это по поручению Идельбы, не задавая лишних вопросов, а Идельба ничего ей не объясняла. И, как в Тури, Будур опять казалось, что Идельба знает что-то, чего не знают другие. До чего непростую она вела жизнь. Мужчины вздыхали по ней у ворот завии, а один даже колотил в запертую дверь, крича: «Идельбааа, я люблю тебя, умоляю!» – и пьяно горланил на незнакомом Будур языке, мучая гитару, пока сама Идельба исчезала в их комнате, а через час делала вид, что ничего не произошло; потом она пропадала где-то дни напролёт и снова возвращалась, хмуря брови, порой счастливая, порой взволнованная… До чего непростая жизнь! И большую её часть она держала в тайне.
