12
– Да, – сказала однажды Кирана в ответ на вопрос Будур о ходеносауни, компания которых как раз прошла мимо кафе, где они сидели в тот день, – возможно, в них спасение всего человечества. Но боюсь, мы не так хорошо понимаем их, чтобы утверждать это наверняка. Вот когда они захватят мир окончательно, тогда и узнаем.
– Изучение истории сделало тебя циничной, – заметила Будур. К её колену снова прижалось колено Кираны. Будур позволила ей это, но никак не ответила. – Или, точнее выражаясь, то, что ты видела за время своих путешествий и преподавания, сделало тебя пессимисткой, – так было справедливее.
– Вовсе нет, – ответила Кирана, закурила и, кивнув на сигарету, заметила, походя: – Видишь, мы уже стали рабами их травы. Но я никак не пессимистка. Всего лишь реалистка. И я полна надежд, ха-ха. Присмотрись, и ты сама увидишь наши реальные шансы, – она поморщилась и глубоко затянулась. – Извини, месячные. Ха! Вся история с начала времён похожа на женские менструации: маленькое яйцо возможности, скрытое в простейшем жизненном материале, которое атакуют орды крошечных варваров, пытающихся найти его, терпящих неудачу, сражающихся друг с другом – пока наконец эта возможность не погибает в кровавом месиве, и всё повторяется снова.
Будур рассмеялась от неожиданности. Такая мысль никогда не приходила ей в голову. Кирана, видя это, лукаво улыбнулась.
– Красное яйцо, – сказала она. – Кровь и жизнь, – её колено крепко вжалось в колено Будур. – Вопрос в том, найдут ли орды сперматозоидов яйцеклетку? Прорвётся ли кто-то вперёд, оставит ли своё семя, чтобы мир наконец зачал? Родится ли когда-нибудь настоящая цивилизация? Или история обречена навечно остаться бесплодной старой девой!
Они обе засмеялись, и Будур испытала неловкость совсем другого толка.
– Мир должен найти подходящего партнёра, – рискнула она.
– Точно, – согласилась Кирана со своей лукавой интонацией, и уголки её рта поползли вверх. – Например, марсиан?
Будур вспомнила «уроки поцелуев» кузины Ясмины. Женщины любили женщин, занимались любовью с женщинами – это было в порядке вещей в завии, да и в других местах, наверное, тоже; в конце концов, в Нсаре, как и во всём мире, женщин оставалось намного больше, чем мужчин. На улицах и в кафе Нсары почти нельзя было встретить мужчин тридцати-сорока лет, а те, кто изредка попадался на глаза, часто казались погружёнными в себя, заблудившимися в опиумном тумане с осознанием, что чудом избежали рока. Нет, целое поколение было уничтожено. Зато повсюду женщины гуляли парами, держались за руки, парами жили в завиях. Будур не раз слышала их и в своей завии, в ваннах, в спальнях, поздно ночью в коридорах. Что бы ни говорили, это была самая обычная часть жизни. А ещё, раз или два, в гареме, она принимала участие в играх Ясмины, которая вслух читала любовные романы, слушала по радио грустные песни, транслировавшиеся из Венеции, а потом гуляла во дворе, пела песни под луной и мечтала, чтобы в эти минуты за ней наблюдал мужчина или перепархивал через стену и хватал её на руки, но мужчин поблизости не было. «Давай потренируемся, – хрипло шептала она Будур на ухо, – чтобы потом мы знали, что делать», – она всегда говорила одно и то же, и потом страстно целовала Будур в губы, прижимаясь к ней, и Будур, преодолев удивление, чувствовала, как её губам передаётся чужая страсть, как ци-энергия, и целовала Ясмину в ответ, думая: неужели настоящее чувство когда-нибудь заставит и её пульс биться так сильно? Возможно ли?
Кузина Римма была ещё более искусной, хотя и не такой страстной, как Ясмина, потому что успела побывать замужем, как и Идельба, а потом пожить в римской завии, и когда она наблюдала за ними, то холодно говорила: нет, вот так, оседлай ногу мужчины, которого целуешь, прижмись лобком к его бедру, это сведёт его с ума, и покрутись, чтобы ци закружилось в вас обоих, как в динамо-машине. И, попробовав, они обнаружили, что это правда. Потом Ясмина краснела, неубедительно плакала (ах, мы плохие, мы плохие), а Римма фыркала и говорила: так происходило и будет происходить в каждом гареме на свете. Вот как глупы мужчины. Вот как устроен мир.
Сейчас, на исходе ночи в нсаренском кафе, Будур слегка надавила на колено Кираны в ответ – понимающе, дружелюбно, но нейтрально. Раньше она всегда уходила из кафе в компании других студентов, в самый ответственный момент не встречаясь с Кираной взглядом, – возможно, посылая этим противоречивые сигналы, потому что не понимала, что произойдёт с её учебой и жизнью в целом, если она даст Киране более однозначный ответ и то, что есть между ними, зайдёт дальше поцелуев и прикосновений. С сексом, о котором она была наслышана, всё понятно, но как насчёт всего остального? Она сомневалась, что хочет заводить отношения с этой энергичной немолодой женщиной, учительницей, в некотором смысле ещё незнакомкой. Но пока кто-то не решится на первый шаг, всем так и суждено оставаться незнакомцами.
13
Они стояли рядом, Будур и Кирана, на многолюдной вечеринке в саду с видом на устье реки Ливайя, слегка соприкасаясь плечами, как будто случайно, как будто давка вокруг мецената и философа Тахара Лабида вынуждала их жаться друг к другу, чтобы ловить жемчужины, срывающиеся с его губ, хотя в действительности он оказался жутким и навязчивым болтуном из тех, кто в разговоре постоянно, чуть ли не при каждом обращении к вам, повторяет ваше имя, чем вызывает резкое отторжение, как будто так он пытается присвоить вас или попросту напоминает себе в своём солипсизме, с кем он, собственно, разговаривает, никогда не замечая, что тем самым вызывает желание сбежать от него куда подальше.
Долго не выдержав такого, Кирана содрогнулась, возможно, от его зацикленности на себе, слишком похожей на её собственную (в которой она чувствовала себя комфортно), и увела Будур прочь. Она поднесла руку Будур, побелевшую и потрескавшуюся от чистящего средства, к своему лицу и сказала:
– Тебе следует носить резиновые перчатки. В лаборатории должны быть.
– Есть. Я ношу. Но иногда в перчатках трудно за что-то взяться.
– Вот как.
Такая незамысловатая забота о состоянии её рук, исходящая от великой интеллектуалки, учительницы, которую вдруг окружили почитатели, забросали вопросами, что она думает о китайских феминистках… Будур смотрела, как Кирана с ходу пустилась в рассуждения о становлении женского движения среди мусульманских китаянок и особенно о роли Кан Тунби, которая вместе со своим супругом, китайско-мусульманским учёным Ибрагимом аль-Ланьчжоу, заложила теоретическую основу феминизма, позже доработанную в китайской глубинке поколениями женщин позднего цинского периода (разумеется, их успехам на каждом шагу препятствовали имперские чиновники – до тех пор, пока Долгая Война не смела все предыдущие нормы поведения чистой прагматичностью мировой войны, а женские батальоны и фабричные бригады не заняли в мире такое положение, которое уже нельзя было пошатнуть, как бы ни старались китайские бюрократы). Кирана могла назубок процитировать список требований военного времени, выдвинутых китайским Женским советом промышленных рабочих, и сделала сейчас именно это: «Равные права для мужчин и женщин, создание условий для повсеместного женского образования, улучшение положения женщины в семье, моногамия, свобода вступления в брак, помощь в получении профессии, запрет на наложниц, торговлю женщинами и побои, усиление политической роли женщин, законы о проституции». Эти слова звучали своеобразным напевом, гимном, молитвой.
