Император бросил на него быстрый взгляд, и они ускакали.
Когда они вернулись в конце дня, император всё ещё поучал своего сына, ещё более недовольным, чем с утра, голосом.
– Нельзя править страной, если ты не знаешь ничего, кроме дворцовой жизни! Народу нужно, чтобы император понимал их, чтобы он ездил верхом и стрелял хорошо, как Небесный Посланник! С чего ты взял, что твои подчинённые будут тебя слушаться, если сочтут тебя изнеженным? Они будут говорить тебе, что повинуются, а за глаза станут насмехаться над тобой и делать всё, что им заблагорассудится.
– Точно, – сказал наследник, глядя в другую сторону.
Император просверлил его взглядом.
– Слезай с лошади, – сказал он мрачно.
Наследник вздохнул и спешился. Болд перехватил поводья и успокоил лошадь опытной рукой, уводя её к императорскому скакуну, и был готов, когда император соскочил с лошади и взревел:
– Повинуйся!
Наследник рухнул на колени в низком поклоне.
– Ты думаешь, чиновники позаботятся о тебе, – кричал император, – но это не так! Твоя мать ошибается в этом, как во всём остальном! Они преследуют собственные цели и отвернутся от тебя, когда возникнет хоть малейшая проблема. Тебе нужны собственные люди.
– Или евнухи, – буркнул наследник в гравий.
Император Юнлэ грозно посмотрел на него.
– Да. Мои евнухи знают, что их положение прежде всего зависит от моей доброй воли. Кроме меня их никто не поддержит. Потому и я могу рассчитывать, что они всегда поддержат меня.
Коленопреклонённый старший сын не ответил императору. Болд, стоявший к ним спиной почти вне предела слышимости, рискнул обернуться. Император, тяжело качая головой, уходил прочь, оставив сына стоять на коленях.
– Возможно, ты поставил не на ту лошадь, – сказал Болд Киу, когда увидел его в следующий раз, во время очередного ночного визита Киу в конюшню, которые в последнее время становились всё реже. – Император сейчас всё время проводит со своим вторым сыном. Они ездят верхом, охотятся, шутят. Как-то раз на охоте застрелили триста оленей, которых мы для них окружили. В то время как наследника приходится вытаскивать на улицу из-под палки, а за территорию дворца он отказывается и ногой ступать. Император постоянно кричит на него, а наследник чуть ли не смеётся ему в лицо. Дерзит ему, как только осмеливается. И император всё понимает. Не удивлюсь, если он переназначит наследника.
– Он не может, – ответил Киу. – Он хочет, но не может.
– Почему нет?
– Старший – сын императрицы. Второй – сын куртизанки. К тому же куртизанки низкого ранга.
– Но разве император не волен поступать так, как захочет?
– Не всегда. Правило действует только до тех пор, пока все подчиняются закону. Если закон нарушить, это может привести к гражданской войне и свержению династии.
Болд видел такое в войнах чингизидов за царствование, не утихавших много поколений. И сейчас ходили разговоры о том, что сыновья Тимура воюют друг с другом с самой его смерти, а ханская империя поделена на четыре части, безо всякой надежды на будущее воссоединение.
Но Болд также знал, что сильный правитель всегда может выйти сухим из воды.
– Ты нахватался от императрицы, наследника и их приближённых. Но всё не так просто. Люди пишут законы, и люди же их переписывают. Или вовсе не обращают на них внимания. И если у них есть власть, то так тому и быть.
Киу обдумывал его слова молча.
– Сейчас много говорят о том, как страдают провинции. В Хунане голод, на побережьях процветает пиратство, юг загибается от болезней. Чиновники недовольны. Они считают, что великий флот привёз беду вместо сокровищ, растратив кучу казённых денег. Они не понимают преимуществ торговли, не верят в неё. Не верят в новую столицу. Они твердят императрице и наследнику, что те должны помочь народу, восстановить земледелие в стране и перестать тратить деньги на помпезные проекты.
Болд кивнул.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Но император упорствует. Он поступает так, как ему угодно, заручившись поддержкой армии и своих евнухов. Евнухи – за внешнюю торговлю, так как видят, что та приносит им богатство. И новая столица им нравится, и всё остальное. Так ведь?
Болд снова кивнул.
– Похоже, что так.
– Чиновники ненавидят евнухов.
Болд взглянул на него.
– Ты говоришь по собственному опыту?
– Да. Хотя императорских евнухов они ненавидят сильнее.
– Это естественно. Тот, кто подобрался так близко к власти, внушает страх всем остальным.
И снова Киу обдумал его слова. В последнее время Болду казалось, что юноша счастлив. Впрочем, он думал так и в Ханчжоу. И потому лёгкая улыбка Киу всегда заставляла его нервничать.
Вскоре после этого разговора, когда они были в Пекине, разразилась страшная буря.
Жёлтая пыль пачкает первые капли грязью;
Молния бронзовой иглой
Небо с землёй сшивает.
Видно даже сквозь закрытые веки.
Час спустя приходит дурное известие:
Горят императорские дворцы.
Пожаром сердце Запретного города
Охвачено, точно политое смолой.
Пламя лижет мокрые облака,
Столп дыма сливается с тучами,
Косой дождь испаряется в воздухе, заменяясь пеплом.
Мечась между перепуганными лошадьми, бегая с вёдрами воды, Болд всё высматривал Киу и наконец на рассвете, когда тушить пожар уже перестали, ибо это было бесполезно, заметил его среди эвакуированных императорских наложниц. Все приближённые наследника имели жутко обеспокоенный вид, а вот Киу, напротив, показался Болду воодушевлённым. В его глазах были видны одни белки, как у шамана после успешного путешествия в мир духов. Болд понял, что это он устроил пожар, совсем как в Ханчжоу, на этот раз воспользовавшись молнией как прикрытием.
В следующий раз, когда Киу заглянул в конюшню за полночь, Болд почти боялся заговорить с ним.
И всё же он спросил:
– Это ты устроил пожар? – шёпотом, по-арабски, хотя они и были одни на улице у конюшни и никто их не подслушивал.
Киу в ответ просто посмотрел на него. «Да», – говорил этот взгляд, сам Киу молчал.
Наконец он произнёс невозмутимо:
– Волнующая была ночь, не правда ли? Я спас книжный шкаф из павильона и даже несколько наложниц. Красные мундиры были ужасно благодарны за спасение своих документов.
Он продолжал говорить о красоте огня, о панике женщин, о гневе, а впоследствии и страхе императора, который принял пожар за знак небесного неодобрения, тяжелейшее дурное предзнаменование, когда-либо поражавшее его. Но Болд не мог уследить за ходом разговора, так как его мысли переполняли образы медленной и мучительной смерти. Поджечь мёртвого торговца из Ханчжоу – это одно, но императора всего Китая! Хозяина Драконьего трона! Он снова увидел проблески этого существа, сидящего внутри юноши, его чёрный нафс, расправивший крылья внутри, и почувствовал, что расстояние между ними стало непреодолимо огромным.
