Он быстро пролистывал остальные книги и большую часть из них бросал обратно в коробку. Он проштудировал «Изумрудную скрижаль», изучив её страницу за страницей, обращаясь за помощью сперва к Ивангу, а позже и к некоторым математикам Шердора, чтобы опытным путём проверить все мало-мальски конкретные тезисы, ставя эксперименты в мастерских или во внешнем мире. В итоге пришли к таким выводам, что сведения в тексте представлены в основном ложные, а истинные же оказались самыми банальными наблюдениями, давно известными в металлургии и естественной природе.
Бахрам думал, что это разочарует Калида, но оказалось, что после всех событий он остался доволен такими результатами, и как будто даже успокоился. Бахрам вдруг понял: Калид пришёл бы в смятение, если бы что-то магическое произошло на самом деле, это потрясло бы и разочаровало его, ибо лишило бы стройности и смысла тот самый порядок, который, как теперь полагал Калид, существует в природе. Поэтому он с мрачным удовлетворением наблюдал, как проваливаются испытания, после чего поставил старую книгу с мудрыми мыслями Гермеса Трисмегиста высоко на полку к её собратьям и с тех пор о них не вспоминал. С тех пор он обращался только к своим тетрадям, заполняя чистые страницы сразу после экспериментов и позже, долгими ночами, они лежали раскрытые повсюду: на столах и на полу его кабинета. Одной холодной ночью, когда Бахрам вышел прогуляться во двор, он заглянул в кабинет к Калиду; найдя старика спящим на кушетке, накрыл его одеялом, погасил почти все лампы и при свете той, что осталась гореть, заглянул в толстые тетради, открытые на полу. Леворукий почерк Калида был острым до неразборчивости, как одному ему понятный шифр, но маленькие зарисовки показались Бахраму довольно точными, хотя и схематичными: поперечное сечение глазного яблока, телега, лучи света, летящие пушечные ядра, птичьи крылья, механизмы, длинные списки разновидностей дамасской стали, внутренности атанора, термометры, альтиметры, часовые механизмы всех сортов, маленькие фигурки, сражающиеся на мечах или повисшие на гигантских спиралях, как липовые серёжки, жуткие лица чудовищ, тигры в покое и в прыжке, рычащие с тетрадных полей.
Слишком замёрзший, чтобы листать дальше, Бахрам посмотрел на спящего старика, своего тестя, в чьей голове всегда было тесно мыслям. Необычные люди окружают нас в этой жизни. На заплетающихся ногах он вернулся в постель и прильнул к теплу Эсмерины.
Скорость света
Многочисленные опыты Калида со светом в призме вернули к вопросу о скорости его перемещения, и, несмотря на участившиеся визиты Надира и его слуг, Калид мог говорить только об экспериментах по определению этой скорости. Наконец всё было готово для испытаний: они разделятся на две группы, вооружившись фонарями, а группа Калида ещё и самым точным секундомером, который теперь останавливался мгновенным нажатием рычага, блокирующего движение стрелок. Предварительные опыты показали, что при полной темноте ночи свет самых больших фонарей было видно с вершины холма Афрасиаб до Шамианского хребта, через всю речную долину, примерно на десять ли по прямой. Использование небольших костров, закрываемых и открываемых коврами, увеличило бы дальность видимости, но Калид решил обойтись без них.
И вот в полночь следующего новолуния они вышли в путь: Бахрам с Калидом, Пахтакором и несколькими другими слугами на холм Афрасиаб; Иванг, Джалиль и ещё несколько слуг – на Шамианский хребет. Фонари были оборудованы створками, которые распахивались в хорошо смазанных желобках одновременно с включением секундомера, и это была максимально приближенная к синхронности конструкция, какую им удалось придумать. Команда Калида откроет фонарь и запустит часы; когда команда Иванга увидит свет, они откроют свой фонарь, а когда команда Калида увидит свет их фонаря, они остановят часы. Схема предельно простая.
До холма идти было далеко, через старый восточный мост, по тропе через руины древнего городища Афрасиаб, смутно видневшиеся в свете звёзд. В сухом ночном воздухе разносились лёгкие ароматы вербены, розмарина и мяты. Как и всегда перед опытами, Калид пребывал в хорошем настроении. Он заметил, как Пахтакор и слуги по очереди прикладываются к бурдюку с вином, и сказал:
– Присосались сильнее, чем наш вакуумный насос! Смотрите, а не то дососётесь до буддийской пустоты, и всех нас затянет в этот бурдюк.
На плоской безлесой вершине холма они остановились и ждали, когда группа Иванга достигнет Шамианского хребта, чернеющего на фоне звёзд. За вершиной Афрасиабского холма, если смотреть с Шамианы, проступали горы Джизакского хребта, так что Иванг не увидит никаких сбивающих с толку звёзд над его вершиной, а лишь чернильный массив пустого Джизака.
Они заранее оставили флажки на вершине, повёрнутые в нужном направлении, а теперь Калид нетерпеливо покряхтел и сказал:
– Проверим, на месте ли они.
Бахрам повернулся к Шамианскому хребту, откинул дверцу фонарного короба и помахал им из стороны в сторону. В следующую секунду они увидели отчётливый жёлтый отблеск фонаря Иванга, возникший под чёрным контуром хребта.
– Отлично, – сказал Калид. – Теперь закрывай.
Бахрам поднял створку, и фонарь Иванга тоже погас.
Бахрам стоял слева от Калида. Часы и фонарь были установлены на раздвижном столике и скреплены вместе одним каркасом, который отпирал створку фонаря и запускал секундомер одним движением. Указательный палец Калида лежал на рычажке, который останавливал часы.
– Давай, – обронил Калид, и Бахрам с заполошно колотящимся сердцем щёлкнул язычком замочка, и в тот же миг на Шамианском хребте зажёгся фонарь Иванга.
Калид изумлённо выругался и остановил часы.
– Аллах милосердный! – воскликнул он. – Я не был готов. Давайте повторим.
Они условились о двадцати пробах, так что Бахрам просто кивнул, пока Калид проверял часы, подсвечивая себе вторым фонарём, прикрытым заслонками, и диктовал Пахтакору конечное время: два удара с третью.
Они попробовали ещё раз, и снова свет на холме Иванга зажёгся в тот же момент, когда Бахрам открыл фонарь. Когда Калид свыкся со скоростью сообщения, пробы стали проходить в мгновение ока. Бахраму казалось, что он открывает фонари на обратной стороне долины; он был впечатлён быстротой Иванга, не говоря уже о быстроте света. Однажды он даже притворился, что открывает створку, легонько толкнув её и замерев, чтобы проверить, не читает ли тибетец его мысли.
– Что ж, – сказал Калид после двадцатой пробы, – хорошо, что мы остановились на двадцати попытках, не то мы бы достигли такого мастерства, что видели бы их фонарь ещё до того, как открывали свой.
Все засмеялись. Во время самих испытаний Калид только огрызался, зато теперь казался довольным, и все вздохнули с облегчением. Они спустились с холма и пошли по городищу, громко разговаривая между собой и потягивая вино из бурдюка, и даже Калид, который пил теперь очень редко, хотя когда-то алкоголь был одной из его главных радостей в жизни, составил им компанию. Дома они проверяли себя на быстроту реакции и знали, что в большинстве проб засекали себя с той же скоростью, если не быстрее.
