– Не стоит задерживаться тут надолго, но немного времени у нас есть, – сказала я. – На кухне есть еда и вода – бери все, что хочешь. Иначе пропадет.
Виола тоже ела. Мама с папой всегда накрывали стол на четверых, а не на троих, даже в те периоды, когда денег в бюджете семьи не хватало; она была андроидом, и ей не нужно было есть, но она ела, потому что родители были всецело преданы идее, что она настоящая. Мама с папой жертвовали всем, чтобы у меня было хотя бы относительно нормальное детство, а я даже не замечала. Так больно это осознавать.
И все-таки их жертвы были не напрасны. Ведь родители старались, чтобы я не заметила, что что-то не так, чтобы я не поняла, что моя сестра не такая, как я, не такая, как все остальные. Она была Виолой, и только это имело значение. Вот что всегда должно было иметь значение. Невольно родители преподнесли мне величайший подарок из всех возможных – подарили жизнь, в истинности которой я не сомневалась ни капли.
Мне стало трудно дышать, к горлу подступил комок, на глаза навернулись слезы. Зажмурившись, я вздохнула полной грудью – и медленно выдохнула, выпуская из себя накопившуюся боль. Рано или поздно, конечно же, я сломаюсь. Просто расклеюсь. Но пускай это произойдет на безопасном семейном шаттле, а не здесь. Если я дам слабину сейчас, то не смогу спасти ни Виолу, ни себя, ни Кору.
– Оливия? – Кора встревожена. Наверное, неспроста. – Ты в порядке?
– Нет. – Я открыла глаза. Слезы немного унялись – теперь я хотя бы могла видеть. – Ты поищи на кухне, может, что-нибудь полезное найдешь. Бери все, что хочешь. А я пока проверю кабинет родителей.
Я резко развернулась и поспешила в кабинет. Дело не в том, что мне стыдно за свои слезы перед Корой. Дело в том, что если она скажет хоть одно – одно-единственное! – словечко в утешение, я впаду в истерику и мы не выберемся отсюда. Я просто лягу на опрокинутый диван и утону в море собственных слез – хотя, конечно, гораздо раньше, чем это произойдет, нас настигнут чертовы пришельцы. Они найдут нас, и плевать им будет на звукоизоляцию и на запертую дверь. В прошлый раз нашли и сейчас найдут. Так что нужно действовать быстро. Не хочу здесь умереть.
Дверь в кабинет моих родителей была заперта. Я помедлила перед ней, схватившись кончиками пальцев за ручку. Они мертвы, они оба мертвы, я знаю, и, зайдя в их кабинет без спроса, я это окончательно, раз и навсегда, признаю – не смогу больше убеждать себя, что просто в кошмарном сне застряла. Конец иллюзиям.
Я открыла дверь.
Их кабинет – самая большая комната в доме, почти в два раза больше той, что я делила с Виолой. Когда мы возмущались и твердили, что двум девушкам нужно больше места для вещей, родители всегда парировали тем, что знают, что мы с сестрой все равно спим на одной кровати. Нам не нужно больше места. Так оно и было.
Вдоль стен тянулись черные и гладкие ячейки, помеченные крошечными белыми кодами. В одних лежали биологические образцы, в других – бумажные документы. Бумага, хоть и занимает кучу места, незаменима при работе на планетах, где не налажены компьютерные сети. Старой доброй бумаге не нужно ни электричество, ни беспроводная связь, ни все остальные достижения современного мира.
Где-то в этих папках хранятся все эскизы, которые я когда-либо рисовала, начиная с первых попыток запечатлеть образцы, которые мама и папа приносили домой, и заканчивая собственными находками. Все думали, что я стану великим ксенобиологом, документирующим природные красоты сотен тысяч доселе не открытых миров… Что ж, теперь мне не хочется. Я не смогу беззаботно уходить в лес с карандашиком и блокнотом, надеясь, что кто-то позаботится обо мне, если я попаду в беду.
Нет уж, никто не позаботится обо мне лучше меня самой.
Мамин компьютер мигал. Я подошла к нему и приложила большой палец к сканеру отпечатков на боковой стороне экрана. Если на компьютере есть что-то, разрешенное мне к просмотру, я это увижу. Возможно, я смогу заглянуть и во все остальные мамины файлы. Жаль, что здесь нет Виолы – уж она-то расковыряла бы любую программную защиту. Ей хватило бы укоризненного взгляда и нескольких строк кода.
Компьютер подал звуковой сигнал, экран мигнул разок – и засветился. На экране появилось лицо Кэтрин Шипп. Я застыла на месте, все еще прижав большой палец к сканеру, другую руку приложила ко рту – и смотрела на экран.
Мама улыбалась. Не широкой счастливой улыбкой. Такая улыбка появлялась на ее лице, когда я капризничала, когда Виоле становилось плохо, ну или когда папа бросал грязную куртку прямо на пол в коридоре. Улыбка женщины, которая точно знает: у жизни есть свои издержки, и порой приходится с ними мириться, хочешь ты того или нет. Женщины, которая не сдается и готова найти иной путь к равновесию всего и вся.
– Привет, мои девочки, – сказала она, и мое сердце забилось еще сильнее. – Если вы видите это, значит, со мной что-то случилось, и я смогла передать код разблокировки до того, как стало слишком поздно. Мне очень-очень жаль, детки. Пожалуйста, поверьте мне: хотела бы я знать, что это сообщение никогда не дойдет ни до одной из вас.
– Мам, – шепнула я и коснулась экрана подушечками пальцев.
– Скорее всего, времени у вас очень мало. Это сообщение не активируется, если отец все еще с вами, так что, полагаю, вы остались одни. Пожалуйста, выслушайте меня внимательно. – Мама придвинулась ближе к камере, ее улыбка исчезла, она помрачнела. – Мой брат, ваш дядюшка Себастьян, сейчас на Земле. Он работает в корпорации «Вейланд-Ютани», в отделе исследований и разработок, и если что-то произойдет со мной и с отцом, он ваш законный опекун. Я знаю, вам уже почти по восемнадцать, и вы думаете, что вам никакой опекун не нужен, но поверьте мне – семья важна всегда. С семьей все проблемы проще решить. Себастьян позаботится о вас. У вас будет кров и поддержка в любом деле, которому вы решите посвятить свою жизнь. Свои жизни. – Мама горько усмехнулась. – Оливия, моя милая девочка, есть кое-что… Когда я записываю это сообщение – все еще есть… кое-что, о чем ты не знаешь, и если никто еще не рассказал тебе, не хочу, чтобы ты обо всем узнала вот так вот. Виола знает. Виола всегда знала, пусть мы с ней долго притворялись, что это не так. Она не хочет причинять тебе боль, как и я, и если мы все сделаем правильно, она останется с тобой надолго. Так что… поговори с сестрой. И – поверь ей. – Мама сделала глубокий вдох. – Виола, крошка. Ты была моим вторым ребенком, и как только я увидела тебя, сразу поняла: у меня появилось все, чего я желала. Разве многим людям улыбается такая удача – получить все желанное еще до того, как они поняли, что хотят? Ты всегда была совершенством в моих глазах. Независимо от того, как сильно все изменилось между нами, независимо от того, как сильно ты себя недооцениваешь – ты идеальна. И твоя сестра любит тебя. Оставайся с Оливией. Доверяй ей, верь Оливии, держись за нее. Она о тебе позаботится.
Мама вытерла глаза тыльной стороной ладони. Мне хотелось подойти к ней, обнять ее, утешить, сказать, что все будет хорошо. Я не знала, когда она это записала, но наш с ней мир, который тогда еще существовал, навеки утрачен. Мы с Виолой одни, сироты, и в глазах закона я – последний оставшийся в живых член нашей маленькой семьи. Все изменилось.
