«Уйти в кэш — успешно завершить сделку».
Бизнес-сленг
Вместо пролога
ПАМЯТНИК НА ВАГАНЬКОВСКОМ КЛАДБИЩЕ
С двадцатым веком Россия прощалась с облегчением и надеждой.
Страшный был век. Как начался с национальной катастрофы, с революции и гражданской войны, так и закончился геополитическим катаклизмом — крахом СССР. А в середине? Будто ящик Пандоры открылся и высыпал на Россию все беды, мыслимые и немыслимые. Как вспомнишь, так вздрогнешь. Но, слава Богу, проехали. Теперь всё будет по-другому. Кончились 90-е с их нескончаемым бардаком, старого алкаша Ельцина сменил молодой президент с крепкой рукой. Он наведет порядок. Вот, уже приструнил Чечню. Выпьем же за то, что мы перемогли проклятый двадцатый век. С Новым годом, с новым веком, с новыми надеждами на спокойную мирную жизнь!
В России никогда не умирала надежда.
14 сентября 2009 года на Ваганьковском кладбище в Москве был открыт и освящен надгробный памятник на могиле человека, имя которого не мелькало на страницах газет, но было хорошо известно деловым людям, связанным со строительным бизнесом и финансами. Он погиб год назад в авиакатастрофе «Боинга 737» в Перми в возрасте сорока восьми лет. Никто не знал, зачем его понесло в Пермь, никаких дел там у него не было. Когда его фамилия появилась в списке жертв катастрофы, сначала даже не поверили, что это он. Но в компьютере аэропорта сохранились его паспортные данные, а дежурная компании «Аэрофлот-Норд», которой принадлежал самолет, уверенно опознала его по фото: да, этот господин зарегистрировался на рейс и прошел на посадку. То, что от него осталось, отпели в храме Воскресения Словущего и похоронили в закрытом гробу.
Открытие памятника было приурочено к первой годовщине со дня его смерти.
Известно, что на Ваганьковском кладбище хоронят тех, кто по своему социальному весу не дотягивает до Новодевичьего, но все же весомее Троекуровского или Хованского. Но и тут своя градация: кто-то лежит рядом с Есениным и Высоцким, кто-то подальше. Место для захоронения погибшего выделили вдалеке от центральной аллеи, и людям, которые пришли почтить его память, пришлось протискиваться между могильных оград по траве и раскисшей глине. С утра моросило, вода копилась на листьях лип и берез, струйками плюхалась на зонты. В процессии было человек десять мужчин разного возраста, все в черных кашемировых пальто, с черными зонтами. Со стороны казалось, что по кладбищу ползет, изгибаясь между могилами, длинная черная гусеница, лоснящаяся от воды. Все были с букетиками гвоздик, а два молодых человека в конце несли тяжелый венок.
Возле надгробия, закрытого черной пленкой, их ждал коренастый мужичонка с нервным лицом в рыжеватой кожаной куртке и в камуфляжных штанах, заправленных в кирзовые сапоги с подвернутыми голенищами. Длинные седые волосы перехватывал кожаный ремешок, как у русских мастеровых. Это был известный среди московских камнерезов Фрол, человек небесталанный, но запойный в двух своих состояниях — когда работал и когда пил, третьего состояния у него не было. Он сидел на черной гранитной скамье, установленной перед могильной клумбой, окантованной гранитным поребриком. Такая же скамья была напротив. Они предназначались для тех, кто придет сюда скорбно помолчать о безвозвратной утрате. При появлении процессии он поднялся и встал возле памятника, ожидая знака снять пленку.
Черная гусеница подтянулась к могиле и обступила ее полукругом. В центре оказался грузный человек лет пятидесяти с брезгливым выражением на тяжелом лице с темными мешками под глазами. Его как будто всё раздражало: погода, измазанные глиной туфли, медлительность сопровождающих. Спросил, ни к кому в отдельности не обращаясь:
— Священник?
Поспешно ответили:
— Облачается. Поторопить, Олег Николаевич?
Он недовольно посмотрел на часы и кивнул камнерезу:
— Открывай.
Фрол совлек пленку с надгробия и ревниво вгляделся в лица, пытаясь понять, какое впечатление произвело его творение.
Творение представляло собой глыбу белоснежного мрамора на черном гранитном постаменте. Из мрамора словно бы вырывалось лицо человека с грубоватыми чертами и с выражением несмиренности со своей зависимостью от бесформенности камня. Ему так и не удалось вырваться, но и то, что открылось, говорило о необычном, сильном характере.
На постаменте золотилась надпись:
ГЕОРГИЙ АНДРЕЕВИЧ ГОЛЬЦОВ.
16.05.1960 — 14.09. 2008.
Долго, исподлобья, как бы набычась, смотрел тот, кого назвали Олегом Николаевичем, на надгробие. Все в окружении застыли, не смея ни словом, ни лишним движением помешать тяжелому начальственному молчанию. Наконец, он сказал:
— Похож.
Молодые люди поставили к постаменту венок, расправили ленту с надписью «От команды „Росинвеста“. Помним, скорбим», все положили на могилу цветы. Только Олег Николаевич остался стоять со своими гвоздиками, словно позабыв, что с ними делать. Он так и простоял все время, пока подоспевший молодой служитель храма Воскресения Словущего совершал чин освящения, побрякивая кадилом и окропляя надгробие святой водой. Он даже забыл снять шляпу, но никто не решился ему об этом напомнить. Лишь когда церемония закончилась, шагнул вперед, обнажил крупную лысоватую голову и произнес напряженным голосом:
— Георгий, друг! Сколько я себя помню, ты всегда был рядом. Даже сейчас я чувствую твое присутствие. Мы всегда с тобой, ты всегда с нами.
С этими словами положил на могилу гвоздики, нахлобучил шляпу и пошел прочь, не оглядываясь и не разбирая дороги. Черная гусеница поползла к выходу, извиваясь между могилами. Фрол увязался следом. Он ухитрился первым оказаться возле начальственного «мерседеса», услужливо открыл Олегу Николаевичу дверцу и почтительно поинтересовался:
— Всё было как надо?
— Ну?
— Бонус бы.
— Расчет получил?
— Получил, — со вздохом признался Фрол. — Уже давно.
— Свободен.
«Мерседес» уехал, за ним машины сопровождающих лиц. Фрол проводил их хмурым взглядом, пробормотал: «Суки!» Потом купил в палатке две фляжки коньяка «Московский» и побрел к могиле Гольцова, чтобы в одиночестве отметить окончание работы. Трудная была работа. Полгода он не выходил из мастерской, испортил три мраморных заготовки. Но всё же сделал то, что хотел. Сделал. Грех за это не выпить.
Но выпить в одиночестве не получилось. Еще издали Фрол увидел возле могилы какого-то мужика в кепке и сером плаще. Он сначала стоял, рассматривая надгробье, потом медленно обошел памятник и наконец сел на гранитную скамейку и закурил. Он был явно не из тех, из «Росинвеста», что отбыли здесь протокольное мероприятие. Но и на случайного прохожего не похож. Они все больше на центральной аллее, глазеют на знаменитостей. Если он забрел сюда в будний день, да еще в непогоду, значит были на то причины.
