— Его рукой водил сам Господь Бог, истинно говорю вам.
— Чьей рукой? — не понял Панкратов.
— Рукой Фрола. Господь его посещает. Но редко. Чаще им владеют бесы. Мы все молимся за него.
— Помогает?
— Не очень. Не доходят наши молитвы. Наверное, нет в них настоящей веры.
— Где мне найти Фрола? — спросил Панкратов.
— Вам зачем?
— Хочу выразить ему свое восхищение.
— Ему будет приятно услышать доброе слово. У него мастерская под Ваганьковским путепроводом. Это недалеко. Спросите, его там все знают. Раньше там были гаражи, а сейчас обитают разные божьи люди.
— Бомжи?
— Каждый человек — раб Божий. Какая кому доля выпала, ту он и несет.
Панкратов достал тысячерублевую купюру и протянул Иерониму. Тот отрицательно покачал головой:
— Вы мне уже заплатили.
— Это не вам. Я не догадался принести цветов на могилу. Сделайте это за меня.
Уже отойдя от могилы, Панкратов оглянулся. В дымке хмурого зимнего дня белоснежное надгробие на черном гранитном постаменте словно бы светилось изнутри неземным, божественным светом.
VI
Путепровод Панкратов нашел без труда, припарковал машину в начале Беговой улицы, вошел под мост и тут сразу же потерялся. Горы мусора, огромные железные ворота, ведущие неизвестно куда, никого вокруг. Потянул на себя ржавую створку бокса, из которого доносились неясные звуки, и сразу же отшатнулся. В нос шибануло помойкой, внутри шевелились какие-то люди, мало похожие на людей, — в отрепьях, с тупыми бессмысленными лицами, с больными глазами. Спрашивать их о чем-то было бесполезно, они изъяснялись уже не на человеческом языке, а на каком-то другом, предчеловеческом. Остальные ворота были заперты, а в тех боксах, где ощущалась какая-то жизнь, на стук не отвечали, даже притихали, замирали, пережидая непрошенное вмешательство.
Панкратов прошел из конца в конец под мостом и хотел уж было уйти, но тут со стороны Беговой бодро вкатились два бомжа с тяжелыми рюкзаками и установились на Панкратова, как на приведение. По-видимому, обычный человек в обычной одежде был здесь большой редкостью.
— Мужики, не подскажете, где мне найти Фрола? Фрол, камнерез с Ваганьковского, — пояснил Панкратов.
— Он нам рассказывает, кто такой Фрол, — хмыкнул один из них. — На хера тебе Фрол?
— Есть к нему небольшое дело.
— Он не при делах, бухает. Попробуй. Крайний бокс с той стороны, видишь? Только стучи сильней. Он, когда бухает, никому не открывает. Когда работает — тоже. Но ты стучи.
— Пошли, люди ждут! — нетерпеливо вмешался второй.
Возле одного из боксов они сбросили рюкзаки, в них звякнули бутылки, явно не пустые, постучали в железную дверь условным шпионским стуком. Дверь распахнулась, вырвался торжествующий вопль десяток глоток, дверь закрылась и снова всё стихло. Жизнь продолжалась. Наверху своя, здесь своя.
У крайнего бокса Панкратов немного постоял, прислушался. Ни звука. Попробовал постучать кулаком, без толку, только перепачкался в ржавчине. Отыскал в мусоре кусок трубы, заколотил по створке так, что железо загудело. Сработало. Изнутри повозились с замком, бокс открылся, в створе возник какой-то человек, пробурчал раздраженно:
— Ну чего молотишь, чего молотишь? Как по башке, надо же понимать. Быстрей заходи, дует!
Бокс был большой, без окон, с высоким сводчатым потолком, черным от гари, с ремонтной ямой и талями, сохранившимися от тех времен, когда здесь ремонтировали машины. С потолка на длинном проводе свисала лампочка с жестяным абажуром, освещая часть бокса, приспособленную под жилье: стол с бутылками и остатками еды, продавленная тахта, явно с помойки, два таких же кресла с ободранной обивкой. Остальное пространство терялось в темноте. В боксе было тепло, что немного удивило Панкратова. Приглядевшись, он заметил вдоль стен трубы теплоцентрали, отопление не отключили — то ли забыли, то ли по каким-то другим причинам.
— Располагайся, раз пришел, — недружелюбно предложил хозяин, опускаясь в кресло и деловито наливая себе водки в граненый стакан.
— Будешь? Не паленка, не думай. Настоящий «Ермак». Уважаю!
— Нет, спасибо, я на машине, — отказался Панкратов.
— Была бы честь предложена. — Фрол как бы с усилием пропихнул в себя водку и откинулся в кресле, будто передыхая после трудной работы.
Только теперь Панкратов его рассмотрел. Он был в бордовом стеганом халате, когда-то богатом, с атласными отворотами, а теперь замызганным, с торчавшей из швов ватой. Халат распирала волосатая грудь, мощная, как у молотобойца. Длинные седые волосы перехватывал кожаный ремешок, глаза на блеклом лице светились неукротимым огнем, как у ветхозаветных пророков.
«Сумасшедший, — сразу решил Панкратов. Но тут же вспомнил надгробие Гольцова и поправился: — Или гений. Черт их разберет!»
Он никак не мог придумать, с чего начать разговор, но Фрол невольно помог вопросом:
— Как ты меня нашел?
— Подсказал монашек с Ваганьковского. Иероним.
— А, Ерёма! — заулыбался Фрол. — Божий человек, всё молится за меня. А того не может понять, что у каждого свой путь к Богу. У него вера и церковь, у меня это вот, — щелкнул он по стакану. — Ты пьешь?
— Случается.
— Тогда поймешь. Замечал, как бывает, когда наберешься под завязку? Ничего нет, есть только горние выси и ты один на один с Ним. И паришь там, паришь. Всё внятно, никаких загадок. «И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет, И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье», — с чувством продекламировал Фрол. — Это Пушкин. Говорят, он не пил. А я так думаю, квасил по-черному. Уедет к себе в Болдино и поддает. А иначе откуда бы он всё это знал?
— Гений, — неопределенно отозвался Панкратов.
— Вот! — почему-то обрадовался Фрол. — А кто такой гений? Тот, кто общается с Ним. Иногда. Часто нельзя, человек не выдерживает.
— А похмелье? — полюбопытствовал Панкратов, которому случалось выпивать со всеми вытекающими последствиями.
— А что похмелье? Если ты побывал в раю, справедливо, если после этого посидишь в аду. За всё нужно платить, закон природы. Погоди, подзаправлюсь. — Фрол пропихнул в себя еще полстакана водки, отдышался и оживленно продолжал: — Ерёма говорит, что в меня вселяются бесы, когда бухаю. Нет, они вселяются, когда завязываю. Терзают, суки. А почему? Хотят вытравить память о том, как я был с Ним. Но ничего у них не выходит. Это остается тут, — Фрол постучал себя по лбу корявым пальцем. — И тут, — постучал по груди. — А главное тут — в руках. Ты думаешь, я сам решаю, что из камня убрать, а что оставить? Нет, Он. Я всего-то инструмент в Его руке. Такие дела.
— Сколько вам лет? — спросил Панкратов.
