— Я знаю, с кем вам нужно поговорить.
Провела Панкратова по светлому гулкому коридору, спустилась по лестнице в пристройку, постучала в какую-то комнату:
— Отец, можно к тебе? Вот господин из Москвы интересуется Георгием. Поговори с ним. — Объяснила: — Папа у нас живая история детдома. Знает всё и обо всех. Его зовут Николаем Алексеевичем. Если что-нибудь будет нужно, я у себя.
Комната была небольшая, опрятная, со школьным письменным столом и кроватью, покрытой серым солдатским одеялом. Она была похожа на келью.
— Вы здесь и живете? — поинтересовался Панкратов.
— Ну да, здесь. У дочери квартира в городе, но там дети, зять, буду только мешаться под ногами. А здесь я сам себе хозяин. Вы писатель? — спросил Николай Алексеевич.
— Разве я похож на писателя? — удивился Панкратов.
— Нет, вы похожи на милиционера.
— Когда-то был кем-то в этом роде. Но очень давно.
— А кто сейчас?
— Даже не знаю. Посредник. Помогаю людям мирно разрешать конфликты.
— Ну что, тоже дело. Почему вы заинтересовались Георгием? Вы Георгия Гольцова имели в виду?
— Да. Возникли некоторые неясности, — уклончиво ответил Панкратов. — Вы знаете, что он погиб?
— Конечно, знаю. Это для всех нас было огромное горе. Его любили — все. И старшие, и малышня. Он столько сделал для нас. Мы ездили на похороны. На автобусе. У нас замечательный автобус, «Икарус». Автобус нам тоже он купил. Вы видели наш дом?
— Нет.
— Пойдемте покажу, вам будет интересно.
Николай Алексеевич накинул меховой кожушок, на голову натянул лыжную шапку с помпоном и сразу стал похожим на гнома.
Еще подъезжая к детскому дому на Речной, разместившемуся немного на отшибе от пригородов, Панкратов обратил внимание, что он обнесен забором, но не сплошным, а с красивыми коваными решетками. В глубине стояло новое трехэтажное здание, а на участке — с десяток небольших двухэтажных коттеджей из красного кирпича.
— Дом нам построил Георгий, — объяснил Николай Алексеевич. — На третьем этаже спальни для малышни, на втором классы, на первом столовая и спортзал. Хотел построить крытый бассейн. Не успел.
— Коттеджи — тоже он построил?
— Не совсем. У него был большой бизнес с немецкой фирмой «Блюменгартен». Удобрения, садовое оборудование и всё прочее. Так он уговорил немцев вложиться в благотворительность. Они и построили коттеджи. Сначала назвали «Киндердорф» — «Детская деревня», но название не прижилось. В них живут старшие дети, от семи до восемнадцати, школьники. В каждом человек по восемь. Отдельная воспитательница. Не семья, но хоть какая-то иллюзия семьи.
— Хватает финансирования, чтобы всё это обслуживать?
— Нет, конечно. Помогают спонсоры, наши воспитанники. Те, кому повезло. А главное — фонд Георгия. Им руководит его вдова Вера Павловна. Знакомы?
— Еще нет.
— Интересная дама. Деловая. После гибели Георгия у фонда были трудности, но потом всё наладилось.
— Потом — это когда?
— Месяца через три.
Николай Алексеевич завел гостя в один из коттеджей, с гордостью показал светлые спальни, гостиную с телевизором и компьютерами.
— А где дети? — спросил Панкратов.
— В школе. Они ходят в обычную школу. Была мысль сделать закрытый лицей, но я возражал. Это неправильно, нельзя им отрываться от жизни. А теперь пойдемте, покажу наш музей.
Музей располагался в пристройке к зданию, рядом с коморкой Николая Алексеевича. Все стены были увешены коллективными снимками выпускников детдома, в книжных шкафах стояли альбомы с фотографиями. Отдельный стенд был посвящен Гольцову. Панкратов с интересом разглядывал снимки. От черно-белых, уже тусклых, с угловатым подростком с упрямым выражением лица, до более поздних, крупных, цветных. На одном из них Гольцов был запечатлен во фраке рядом с молодой смуглой женщиной в белом свадебном платье какой-то удивительной, нездешней и будто бы неземной красоты.
— Это кто?
— Его первая жена. Барбара Валенсия. Он привез ее из Венесуэлы. Она была у него переводчицей, когда он строил там электростанцию. Свадьбу устроил у нас. Как и положено — дома. Это был замечательный праздник.
— Красивая девушка, — отметил Панкратов.
— Не то слово! Чудо! Как экзотический цветок. Вроде орхидеи. Я еще тогда подумал: не нужно бы ей приезжать в Россию, эта страна не для неё. И как в воду глядел.
— Они разошлись?
— Она умерла. Через три года. При родах. Ни ребенка, ни её спасти не удалось. Не знаю почему. То ли скорая не сразу приехала, то ли ещё что. Георгий ходил весь черный, я за него даже боялся. Не климат у нас для орхидей. Здесь другие цветы выживают — попроще. И лучше с шипами.
— Его вторая жена, Вера Павловна, попроще?
— Она с шипами.
В альбоме с фотографиями Гольцова Панкратов обратил внимание на старый снимок. На нем Георгию было лет двенадцать — тринадцать, а рядом с ним — какой-то высокий худой человек болезненного вида, лет шестидесяти. При всей разнице в возрасте в их лицах было что-то неуловимо общее.
— Это дядя Георгия, старший брат отца, — объяснил Николай Алексеевич. — Его осудили на двенадцать лет, через десять лет комиссовали и выпустили. От него Георгий узнал, почему стал сиротой. Это было для него потрясением. Тема Новочеркасска стала для него больной на много лет. После возвращения из Венесуэлы он финансировал книгу о тех событиях. Вот эту…
Николай Алексеевич бережно взял с витрины томик в яркой бумажной обложке. Панкратов прочитал: «Русские тайны. Валерий Ларионов. Огонь на поражение». На титульном листе — надпись: «Милому моему дому. Георгий Гольцов, 1989 год».
— Подарить не могу, единственный экземпляр. Я почему спросил, не писатель ли вы? Ларионов приезжал к нам несколько раз, расспрашивал о Георгии. После его гибели Вера Павловна заказала ему книгу о муже.
— Книга вышла?
— Нет, что-то не получилось. Я и подумал, что она нашла другого писателя…
Николай Алексеевич вышел проводить московского гостя к машине. Смеркалось. От пригорода к дому тянулись малыши с пудовыми ранцами, старшеклассники с рюкзачками и кейсами. Обычные школьники и школьницы, ничем не напоминающие детдомовцев. С Николаем Алексеевичем здоровались без особой почтительности, свободно, весело.
— Дети. Все мои дети. — растроганно произнес он и шумно высморкался в большой клетчатый платок. — Что-то я стал сентиментален на старости лет. Вы узнали то, что хотели узнать?
— Да, спасибо, — ответил Панкратов. — Кое-что прояснилось.
Теперь можно было ехать к вдове. Но что-то мешало, что-то тормозило. Панкратов не понимал что, и это вызывало у него раздражение. И всё же наутро он отправился не к вдове Гольцова, а в Ленинскую библиотеку, где несколько часов просидел в читальном зале над книгой Ларионова «Огонь на поражение».
