«Кажется, у меня едет крыша», — подумал Олег Николаевич. Но мелькнувшая мысль завершилась сама собой.
Этим советником был Георгий Гольцов.
III
Время — как воздух. Оно незаметно, когда его много. Когда его не хватает, человек начинает задыхаться, как марафонец, взявший слишком высокий для него темп. Остро, как нехватку воздуха, ощутил Михеев нехватку времени вечером этого дня, когда приехал на дачу. Он даже открыл фрамугу в кабинете и долго стоял у окна, вдыхая влажный весенний воздух. С соседней дачи, где жил знакомый водкозаводчик, доносилась музыка, запускали трескучие фейерверки, что-то праздновали. Чужой праздник всегда неприятен, когда у тебя всё наперекосяк. Олег Николаевич раздраженно закрыл окно. Воздуха было много, времени мало. И становилась всё меньше.
Олег Николаевич никогда не делал того, к чему бы не вынуждали его обстоятельства, и потому очень редко испытывал угрызения совести. Чувство неловкости — да, это бывало чаще. Нехорошо получилось, но так уж вышло, ничего личного. Допущенные ошибки признавал, хоть и с большой неохотой, злился на себя, тщательно обдумывал, как и почему ошибка совершена и как её можно исправить. Но сейчас то, что он и ошибкой-то не считал, выросло в огромную неразрешимую проблему.
Дарственная Гольцова, на основании которой «Росинсвест» был перерегистрирован на Михеева, была не то чтобы ненастоящая, но и не совсем настоящая. Об этом знал только сам Олег Николаевич. Адвокат Горелов, который вел его дела, возможно, догадывался, но помалкивал, ему за это платили. Её собственноручно написал Георгий незадолго до ареста. Но потом передумал и, не подписав, заменил её договором на трастовое управление всеми акциями. Но дарственную не сунул в шредер, на что-то отвлекся. Олег Николаевич сохранил ее, ничего определенного не имея в виду. После гибели Георгия сразу встал вопрос: кто унаследует «Росинвест»? По закону — вдова и ее малолетние сыновья. Но с Верой Павловной у него были натянутые отношения, она, по мнению Олега Николаевича, тратила непомерно большие деньги на благотворительность. По пятьдесят тысяч долларов каждый месяц детскому дому — с чего? Он попытался урезать отчисления в Фонд Гольцова до двадцати тысяч. Вера Павловна приехала в офис и заявила: «Я не вмешиваюсь в твои дела. Но если ты тронешь фонд Георгия, останешься без работы. Запомни это!» Он отступился, но понял, что вдова, вступив в права наследия, найдет другого человека на должность генерального директора. А это было бы чудовищной несправедливостью. Олег Николаевич почти двадцать лет отдал «Росинвесту», вкладывал в него всё своё время, силы и нервы. И всё это для чего? Чтобы оказаться на улице и смотреть, как чужие неумелые руки разрушают холдинг? Только поэтому он подделал подпись Гольцова на доверенности и заверил её у частного нотариуса, тоже своего человека. Только поэтому.
Олег Николаевич хорошо помнил, с какой тщательностью он переводил на доверенность подпись Георгия со старого договора. Сначала укрепил скотчем договор на стекле ксерокса, подсвеченном снизу мощной лампой, потом целый час клал сверху чистые листы и обводил подпись, добиваясь, чтобы рука не дрожала. И лишь после этого положил на стекло дарственную. Подпись получилась четкая, уверенная. Дату тоже перевел с другого документа, найденного в архиве. Дата была: 23 июня 2003 года. Подправить пришлось только одну цифру. Получилось: 23 июня 2008 года.
Теперь он был готов к решительному разговору с Верой Павловной. Да, за три месяца до своей гибели Георгий собственноручно написал эту дарственную. Вот она, узнаете его почерк? Не знаю, почему он это сделал. В «Росинвест» он вложил всю жизнь, вероятно, хотел передать бизнес в надежные руки. Зачем вообще нужна была дарственная? Могу только гадать. Вы сами видели, в каком состоянии был Георгий в то время. Возможно, он предчувствовал, что что-то произойдет, и принял меры. А когда он что-то решил, спорить с ним было бесполезно, сами знаете. Он передал мне бизнес с условием, что я буду отчислять часть прибыли в его фонд и на ваш счет. Условие не задокументировано, но его слово для меня закон, в чем вы имеете возможность убедиться.
Но никакого разговора не состоялось. Вера Павловна в офисе «Росинвеста» больше не появилась. Через некоторое время Олег Николаевич решил, что пора это дело довести до конца. Подлинность нотариально заверенной дарственной не вызвала никаких вопросов у чиновников Московской регистрационной палаты. Вместе с уставными документами «Росинвеста» она хранилась в архивах палаты и лежала бы там неизвестно сколько.
Если бы не ожил Гольцов.
После опознания в СКП, проведенного Кирилловым, Олег Николаевич нашел в Интернете книгу по теории и практике почерковедения и внимательно ее прочитал. И понял, что зря старался. Современными методами подделка обнаруживалась без труда: возраст бумаги, состав пасты текста дарственной и подписи, несоответствие характерного нажима на подлинной подписи и на подделанной. Да и не нужно никакой экспертизы, если Гольцов придет в Регистрационную палату и заявит: «Никакой дарственной я никому не давал».
И что?
«Не спеши, — остановил себя Олег Николаевич. — Как он придет? Его нет. Официально он мертв, погиб в авиакатастрофе 14 сентября 2008 года. Прежде чем заявлять свои права, ему нужно воскреснуть. А при нашей бюрократии это дело очень небыстрое. Сколько оно может продлиться — месяц, полгода, год?»
Месяц, полгода, год — это были не абстрактные календарные даты. Это было время, отпущенное ему, чтобы выпутаться из опасной ситуации.
Или не выпутаться.
Олег Николаевич включил ноутбук, открыл Гугл и попытался сформулировать запрос в поисковую строку. «Человека ошибочно признали умершим. Его действия?». Как-то не очень. «Процедура восстановления прав человека, по ошибке признанного умершим»? Тоже плохо, коряво. Олег Николаевич выключил компьютер. Голова не работала, слишком тяжелый выдался день. И лучше поговорить с опытным юристом, в этом деле могут быть тонкости.
Всё следующее утро Олег Николаевич пытался дозвониться до адвоката Горелова. Его мобильник не отвечал, офисный телефон отзывался рафинированным голосом референта Славы: «Извините, Василий Афанасьевич не может с вами побеседовать, оставьте сообщение после сигнала». Кричал в трубку, словно криком мог разрушить разделяющую их огромную московскую пустоту: «Это Михеев, свяжитесь со мной! Срочно!» Никакого эффекта. Пришлось ехать на улицу Правды.
Едва выйдя из лифта на восьмом этаже нового административного корпуса, в котором юридическая фирма «Горелов и партнеры» арендовала офис, Олег Николаевич понял, что происходит что-то необычное. Двери всех трех комнат офиса были открыты, какие-то работяги в синих фирменных комбинезонах выносили из кабинетов компьютеры и мониторы, грузили их на грузовую тележку на резиновом ходу. Олег Николаевич зашел в приемную. Здесь уже не было никакой оргтехники, референт Слава без особого интереса выдвигал ящики письменного стола и складывал в картонную коробку то, что заслуживало его внимания.
— Что у вас тут творится?
— Здравствуйте, Олег Николаевич, — ответил Слава. — Фирма «Горелов и партнеры» приказала долго жить. Вам не нужен молодой юрист с высшим образованием? Вежливый, исполнительный, не пьет, не курит, морально устойчив. Очень приятный молодой человек. Не нужен?
