Невыносимо медленно тянулось время. Олег Николаевич бесцельно слонялся по дому, небритый, в пижаме, старательно обходя бар. Пить можно, когда у тебя всё в порядке. Когда всё не в порядке, пить нельзя, это всегда плохо кончается. Включал телевизор, щелкал пультом, с раздражением выключал. Часами сидел в плетеном кресле на открытой террасе, бездумно глядя, как дворник сметает первые желтые листья с дорожек, как ходят над Николиной горой низкие облака. Земля оживала после безумного лета, расправлялись пожухшие кроны деревьев, сквозь выжженные газоны пробивалась зеленая травка.
В четверг утром Олег Николаевич понял, что ему нужно сделать. Тщательно побрился, надел темный костюм с темным галстуком. Вызвал Николая Степановича:
— Выводите машину, едем в Сергиев Посад.
— Там что?
— Троицко-Сергиева Лавра.
— Не ближний свет, — оценил водитель, никогда не замечавший в Михееве интереса к религии. — Может, в храм Христа-спасителя? Или в Елоховский собор? В Москве много богатых церквей.
— В Лавру! — повторил Михеев. Почему именно в Лавру, он и сам не знал, но чувствовал, что ему нужно туда, в старинное намоленное место.
Через два часа езды по забитому машинами Ярославскому шоссе «мерседес» припарковался на площади перед крепостной стеной, над которой золотились купола Троицко-Сергиевой Лавры. Олег Николаевич купил в церковной лавке план-путеводитель по Лавре, с толпой богомольцев и туристов вошел в Святые ворота, миновал величественный Успенский собор, Троицкий собор, часовню Успенского кладезя со святой водой, перед которой толпились бедно одетые женщины с бидонами, и вошел в Надвратную церковь, про которую в путеводителе было сказано, что там все время идет служба. И только оказавшись в темном храме среди богомольцев, спросил себя: а зачем я сюда приехал? Покаяться? В чем? Попросить прощения? За что? Неловко перекрестившись, купил десяток свечек и поставил их перед темными ликами каких-то святых. И тут понял, о чем ему следует помолиться: «Господи, вразуми!»
Вряд ли его неумелая молитва дошла до адресата, но неожиданно появилось четкое понимание того, как ему следует поступить. Первое. Заказ на Гольцова отменить. Георгий не сделал ему ничего плохого, он не виноват в том, что так сложились обстоятельства. Второе. Срочно улететь из Москвы. В Испанию, в Марбелью. И наблюдать оттуда, как будут развиваться события. А как они будут развиваться? Гольцов вернет себе «Росинвест»? Имеет право, Олег Николаевич никогда не зарегистрировал бы его на себя, если бы не эта нелепая история с авиакатастрофой. Дарственная? А что дарственная? Она написана рукой Георгия, он не станет этого отрицать.
Вернувшись на Николину гору, первым делом нашел в столе свой загранпаспорт. Действителен еще три года. Виза многократная, в посольстве ее дают при предъявлении купчей на испанскую недвижимость — эксритуры, как они её называют. Регулярные рейсы «Аэрофлота» летают до аэропорта Малаги три раза в неделю по вторникам, пятницам и субботам. От аэропорта до Марбельи всего 46 километров. Заказал по интернету билет на вторник, расплатился «Визой». Теперь можно было звонить Феде Кривому.
На дисплее высветился его номер. В меню появилось: «Позвонить», «Отправить SMS». Очень соблазняла эсэмэска — не нужно ничего объяснять. Только два слова: «Всё отменяется». Но Федя Кривой обязательно начнёт названивать, требовать объяснений. Придётся звонить.
Олег Николаевич помедлил перед тем, как нажать кнопку «ОК». Даже походил по кабинету, настраиваясь на неприятный разговор. Мобильник лежал на письменном столе, светился дисплеем, ждал. Но в тот момент, когда Михеев решительно сел в кресло, в дверь кабинета постучали, всунулся дворник:
— Извините, хозяин, к вам приехали.
— Кто приехал?
— Какой-то человек. Говорит, скульптор. Фрол.
— Пьяный? Гони его к черту!
— Нет, трезвый. Говорит, что-то привез.
— Только его мне сейчас не хватает! — буркнул Михеев и спустился во двор.
Перед воротами стояла белая «Газель» с металлическим кузовом, перед ней нетерпеливо прохаживался камнерез в своей обычной кожаной куртке, с ремешком на лбу и в кирзачах с подвернутыми голенищами. В стороне перекуривали трое каких-то задрипанного вида мужичков в рабочих комбинезонах.
— Здорово, Олег Николаевич! — весело приветствовал Михеева Флор. — Привез твой заказ.
— Что ты привез? — не понял Олег Николаевич.
— Сейчас увидишь, — с многозначительным видом пообещал Фрол. — Скажи татарину, путь откроет ворота.
— Открой, — распорядился Михеев.
«Газель» задом въехала на участок, по командам камнереза проследовала в конец аллеи.
— Хорош, здесь самое место. Давай, мужики! — приказал он грузчикам.
Они извлекли из кузова сначала невысокие деревянные козлы из толстых брусьев, потом с особой осторожностью что-то тяжелое, укутанное в мешковину, и водрузили на козлы.
— Нервных просят не смотреть! — весело объявил Фрол и сдернул мешковину.
Олег Николаевич обмер. С козлов на него смотрел он сам — из черного матового камня. То же тяжелое лицо, та же склоненная, как бы набыченная голова, то же выражение мучительной неуверенности, которое он последнее время часто замечал у себя при случайном взгляде в зеркало.
— Как? — спросил Фрол. — Я назвал эту работу «Судьба». Теперь, Олег Николаевич, можешь помирать спокойно, памятник у тебя будет классный. Спорим, что к нему будут приходить специально смотреть? И спрашивать: «Кто это?» Что с тобой? — встревожился он, заметив, как мертвенная бледность заливает тяжелое лицо Михеева. — Может, таблетку? Татарин, быстро тащи таблетки, которые пьет хозяин!
— Не нужно таблеток. Кто тебе это заказал? — севшим голосом спросил Олег Николаевич.
— Как кто? Разве не ты?
— Я что, спятил?
— А я думал, ты.
— И теперь ты хочешь, чтобы я заплатил?
— Нет, мне уже заплатили, — со вздохом признался Фрол. — А вот выпить с тобой не откажусь. За окончание работы. Ведь классно получилось, Олег Николаевич, скажи?
— Кто тебе заплатил?
— Да тот мужик, которого ты похоронил на Ваганькове. Ну, помнишь? Я тебе о нём рассказывал. А ты еще не поверил.
— Гольцов?
— Во-во, точно. Гольцов.
Мобильник на письменном столе пролежал до ночи с набранным номером. Кнопку «ОК» Олег Николаевич так и не нажал.
Федя Кривой позвонил в пятницу в семь вечера:
— Дело сделано.
«Вот и всё, — устало подумал Олег Николаевич, закончив разговор.
— Дело сделано. Я ни при чем. Видит Бог, я этого не хотел. Так получилось. Стечение обстоятельств. Судьба!.».
Он перенес плетеное кресло с террасы в сад, поставил его на аллее метрах в трех от того страшного, каменного, закрытого мешковиной. Потом поднялся в кабинет, прихватил из бара бутылку виски. Удобно устроившись в кресле, налил полный стакан и медленно, с наслаждением, выпил.
