— Как раз сейчас я веду себя по-взрослому! Не волнуйся, без выходного пособия не останешься. Пол-ляма хватит?
— Чт-то?
— У меня тут кусок золота завалялся. Приходи, дарю! — Я отключилась и бросила трубку на журнальный столик.
Кофе расхотелось. Я поняла, что больше не хочу не только работать с клиентами, но и сниматься в шоу «Ведьмы берут след», не хочу, чтобы меня узнавали на улице, не хочу иметь толпу фанатов и шипперов, не хочу ни с кем общаться. Не смогу. Путешествие в Шейсауд выжало меня до капли. Я словно оставила бо́льшую часть себя там — с Джардом и Рэмисом.
Посидев и подумав, я пришла к единственно верному решению. Никогда не поздно начать с начала. Пришло мое время.
Собрав самые необходимые вещи в чемодан, я опустошила сейф, собрала в сумку кое-какую мелочь и снова покинула квартиру. Оставив бабе Тусе красную купюру с тремя нолями за то, что она бдительно охраняла мое жилище, я вызвала такси и поехала на вокзал. Взяв билет на ближайший рейс до деревни бабушки, через час я уже мчалась подальше от светской жизни — лживой и лицемерной, ничуть не лучше той, какая текла в окружении Альвиры. Да, похоже, я получила хороший урок. Попаданчество в другой мир пошло мне на пользу.
Моя бабуля, Катерина Яковлевна, не старушка в платочке и с клюкой. Ничего подобного к ней близко не применимо! В свои шестьдесят семь она имела отличное зрение и слух, занималась йогой и тщательно ухаживала за собой. На ее туалетном столике нельзя найти дешевого крема. Она покупала исключительно дорогую косметику по уходу за кожей, волосами и ногтями. Укладка, маникюр, макияж, парфюм и стильная одежда — это моя бабуля Катерина! Именно она заложила во мне любовь к себе.
«Окружающие будут любить тебя только тогда, когда ты сама будешь себя любить!» — повторяла она каждое утро, причесывая меня перед школой.
Она мечтала о дочери, но стала мамой мальчика. Поэтому, когда после смерти папы мама бросила меня ради лучшей жизни, бабушке я заменила и дочь, и сына. Отсюда и ее безграничная любовь ко мне. Но не думайте, что она облизывала меня и вызывала «скорую» из-за каждой моей ссадины. Нежностей от нее не дождешься, и наказывала она продуктивно.
— Глядите-ка, кто явился, не запылился! — Встретила она меня, когда я возникла на крыльце ее дома, с грохотом припарковав свой чемодан на каменной дорожке. — Опять шишек набила, приехала зализываться? Ну заходи! Я как раз чай собиралась пить. Фуа-гра не подам, но домашними блинами со сметанкой угощу.
Милейшее создание!
Я кинулась в ее объятия и горько заплакала. Бабуля долго гладила меня по спине, не причитая и не расспрашивая, потом ввела меня в дом, накормила, согрела воду, чтобы я помылась, и уложила меня в постель. Прямо как в детстве подоткнула одеяло и, поглаживая меня по голове, мелодично спела колыбельную.
Пооткровенничали мы только на следующий день после изнурительной прополки картошки. Говорю же, наказывать она умела, а я заслужила. Обманывать ее было бесполезно. Она меня как облупленную знала. Так что я поведала ей все как на духу, опустив лишь подробности порочных ночей с Джардом и Рэмисом.
— Даже не поругаешь? — удивилась я, когда после моего рассказа она с невозмутимым видом принялась за мытье чайных чашек.
— Из того, что ты творила последние три года, последнее — самое разумное, — ответила она. — Ты подарила людям надежду, спасла жизни и познала цену честности.
— Тогда почему мне так плохо?
— Влюбилась. И от этой хвори нет лекарства. Смирись. Тебе еще помидоры подвязывать.
«Вот спасибо! Поддержала!»
Первые дни я не высовывалась дальше двора и огорода. Вся деревня смотрела телевизор и судачила обо мне. Люди разные: одни голосовали за меня на «Битве ведьм» и гордились тем, что их односельчанка победила, другие багровели от зависти и неясной ненависти. И меньше всего мне хотелось с кем-то обсуждать мою карьеру и нынешнее положение, а всем была интересна причина моего приезда. Лишь спустя неделю я осмелилась прогуляться до пруда, потом стала ходить в магазин и даже обмениваться парой-тройкой слов с прохожими. Я вроде оживала. День проходил бодро, почти весело. А к ночи мной овладевала тоска. Иногда хотелось на стены лезть и волком выть.
— Опять не ешь, — проворчала бабушка однажды за завтраком.
— Аппетита нет, — вздохнула я, ложкой ковыряясь в овсянке с курагой.
— Кому ты делаешь лучше, голодая? У меня уже соседи спрашивают, не больна ли ты? Выглядишь, будто вчера померла.
Я бесцветно посмотрела в окно. С улицы доносилось звонкое пение птиц, жужжание насекомых, шелест листвы. Вокруг царила гармония и безмятежность. А внутри меня росла всепоглощающая пустота.
— Может, их уже казнили, — пробормотала я, готовая ко всему.
— Тогда тем более надо есть. Ты ничего не исправишь.
Нарочитое равнодушие мне явно досталось от бабули. Я ведь тоже так же наплевательски относилась к проблемам своих клиентов.
— Катерина Яколевна! — послышалось за окном. К калитке подбежала запыхавшаяся операторша из сельского отделения банка. У нее были трудности с проговариванием сложных слов, и она всегда съедала первую «в» в отчестве бабушки. Моя опекунша вышла из дома, а я осталась за столом и молча слушала гостью. — Катерина Яколевна, там вашу Настеньку ищут. Негритоска какая-то. По-русски плохо грит. Я имя не запомнила. Хашиня… Хишаня… Хишака… Ишака…
— Хишика, — пробурчала я, продолжив ковыряться в тарелке.
— Я ей объяснила, как ваш дом найти, а она так взбудоражена… Грит, мол, вы сами быстренько за ней сбегайте. Ждет ее возле сберкассы.
«Хишика!» — запоздало щелкнуло в моей голове.
Я выскочила из-за стола и прямиком на крыльцо.
— Где, говорите, она?! — потребовала я ответа, обуваясь в босоножки.
— Ой, здрастуй, Настенька! Красавица ты наша. Я за тебя на «Битве» голосовала. Смс-ку отправляла.
— Низкий вам поклон! Челом об пол биться не буду, в церкви за вас помолюсь. Хишика где?!
— А, негритоска-то? Так у сберкассы она. Там с ней Васька Гусь сфотаться хочет, а она так грозно глядит… Ух! Горяча африканочка!
Взлохмаченная, в коротких шортах и растянутой футболке, я помчалась через всю деревню. Моя грудная клетка едва выдерживала неистовые толчки бешеного сердца. Ног я не чувствовала. В голове крутилась одна навязчивая мысль: «Только не это! Пожалуйста!»
Издалека увидев Хишику, вокруг которой крутился названный Васька Гусь, я бег обратила в замедляющийся шаг. Дышать становилось все сложнее. В ушах звенело от подкатывающегося ужаса. Хишика повернулась ко мне, когда нас разделяло несколько шагов. Я замерла. Она тоже. Мы молчали минуту, может, чуть дольше. Я пыталась прочитать ответ на свой вопрос в ее потускневших глазах. Она подбирала слова. А потом одновременно мы произнесли одну и ту же фразу, только с разной интонацией. У меня был вопрос, а у нее ответ:
