Мы двинулись к дворцу по мощеной тропке. Теплый день давно вступил в свои права и теперь вылизывал солнечным языком газоны, наполняя воздух запахом нагретого разнотравья и распустившихся цветов. Сейчас шиповник почти не чувствуется, но после заката волна сладкого аромата захлестнет королевство. И закружатся головы. И сердца снова наполнит безумие.
У черного хода, там, где вход для персонала огораживала длинная ажурная стена, воздух колыхался от голосов. Разговаривали двое, и я точно знала, кому принадлежит один из голосов.
— Т-с-с! — я прижала палец к губам.
— Подслушивать нехорошо! — возмутилась Бруна шепотом.
— Мало ли что, — попыталась я оправдать себя и осторожно подошла ближе, стараясь, чтобы трава не скрипела под туфельками.
К счастью, Бруна не только осталась стоять на месте, но и уши заткнула. Девушку можно вывезти из обители Филлагории, но вот Филлагорию из девушки — никогда!
— Твой отец придет посмотреть представление? — прокатился по воздуху едва слышимый женский голос: хрупкий, будто хрустальная чаша.
— Постарается, — ответил голос Рэнимора. — Но… Ты же знаешь, что это будет огромной проблемой.
— Да, — виновато пробормотал голосок. — Ох, нелегко придется тебе и будущей королеве. Страдания твоих родителей и их муки во имя народа тяжело описать словами.
— Кстати, — бодро выговорил Рэнимор, и по сердцу полоснул кинжал, — мой отец хочет, чтобы королевой стала ты.
Глава 50
Я затаилась, обхватив себя руками. Словно надеялась, что дрожать перестану. Или что на несколько страшных минут разучусь дышать. Страх проник в каждую клеточку, и казалось, что любое лишнее движение может привести на плаху.
— Это глупо, — проговорила девушка опечалено. И отчего я не могу узнать ее голос? — Королева не должна быть такой, как я.
— Почему же? — бодро перехватил речь Рэнимор. — У тебя самый сильный магический поток среди конкурсанток. Мнение отца имеет смысл. Вряд ли кто-то еще даст Аэрии такую же защиту.
— И ты готов жениться на мне? — грустный девический голос прорезали насмешливые нотки. — Да неужели?
Кинжал ушел под ребра глубже. Теперь он во всю ковырял сердце. Полосовал живую плоть и наполнял тело болью. Почти реальной.
— Я сделал выбор, — тихо сказал Рэнимор, и во рту появился металлический привкус. To ли кровь, то ли соль… А, может быть, стылый вкус чужих губ. — Ты же знаешь.
Воображаемый кинжал прошел навылет и провернулся в ране. Боль взлетела по позвоночнику молнией, и небо перед глазами разломилось надвое. Предательский стон сорвался с губ, и я тут же проглотила его, превратив в затравленный вздох. И, может быть, это спасло бы меня, если бы Эстер как всегда не начала проявлять свой вороний нрав.
— Кар-р-р! — завопила она, учуяв неладное. — Кар-р-р-р!
— Что такое? — отозвался вдалеке голос Рэнимора.
Заметили! Хуже и быть не могло! Думай, Лира! Думай же…
Преодолев ступор, скрутивший мышцы, я склонилась в траву и зарылась в сочные стебли пальцами, перебирая их.
— Да где же она? — выговорила с демонстративной громкостью. — Эстер, ты точно ее не утащила?
— Кар-р-р! — возмутилась Эстер моим самоуправством и клеветой в свой адрес.
— Смотри тогда! — нарочито-наигранно выкрикнула я. — В оба!
И снова зарылась пальцами в траву, стараясь контролировать удушающий ужас и не обращать внимание на неумолимо приближающиеся шаги.
— Лира, — прогремел надо мной голос Рэнимора, и сильные пальцы коснулись моего плеча, послав по телу мурашки. — Что-то случилось?
Жар предательски пополз по щекам, но я подняла голову. И тут же поймала его голубоглазый смешливый взор. Взгляд сам собой переполз на губы Рэнимора, что целовали меня, огладил его шею, и…
За широким плечом принца, дерзко поглядывая на меня, пряталась Шанти: как всегда красивая и безупречная. Даже в радиусе ста метров от нее я казалась неконкурентоспособной.
— Бруна потеряла сережку. — Я обернулась. — Правда, Бру…
Но Бруны и след простыл. To ли ушла раньше, то ли решила, что на ее пятую точку проблем и без моих вывертов хватит. И я ее, в принципе, понимала. Негоже дочери жрицы Филлагории в грязные дела соваться да семью позорить. To ли дело я: мне падать ниже некуда.
— И мы с Эстер, — добавила я, хрипя, — решили помочь ее отыскать.
— Кар-р-р-р! — добавила Эстер.
— Сережку, значит? — улыбнулся Рэнимор.
— Ага, — я закивала.
— Золотую, с ограненным синим опалом?
— С зеленым, — поправила я.
— Ах, ну да, — подхватил Рэнимор. — На свету этот Крушинбэйский опал кажется зеленым, а в тени — синим. Можешь не беспокоиться, Лира. Я нашел эту сережку, подобрал ее и обязательно верну твоей подруге.
— Благодарю вас, — кажется, я раскраснелась еще сильнее, ибо жар выдавил капли пота у крыльев носа, а Шанти заулыбалась еще язвительнее. Пережить бы это позорище! — Тогда я пойду, с вашего позволения.
— Не позволяю, — подытожил Рэнимор.
Сердце застыло, а внутри загудел огромный колокол. Что за вольности? Да кто он вообще такой, чтобы мне претить?!
Стиснула кулаки. Держи себя в руках, Лира Крэтчен. Рэнимор — наследный принц. Ты — никто. Захочет — заставит тебя остаться, захочет — выгонит с отбора в два счета, да имя твое очернит так, что не отмоешься. Может и более изощренный приказ выдумать, хватило бы фантазии. Главное, не бойся, а коли испугалась — страх не показывай.
— Хорошо, — пролепетали губы. — Так что я должна сделать? Станцевать для вашей спутницы?
— Нет, — как ни странно, в этот раз Рэнимор не стал поднимать меня на смех. — Я должен кое-что показать тебе. Шанти уже это видела, и ты должна тоже.
— Это страшнее, чем Лусьена Трагго без косметики? — выпалила я не к месту.
— Может, и страшнее, — серьезно ответил Рэнимор. — Для кого как. Рано или поздно ты все равно узнаешь об этом. Лучше рано.
Кивнув, я отпустила Эстер. С громким карканьем она унеслась в голубые небеса. Когда ее силуэт скрылся из виду, я снова почувствовала себя лишенной чего-то важного. Чего-то, в чем я нуждалась именно сейчас. И пусть в голосе Рэнимора не слышалось угрозы, да и Шанти перестала гаденько ухмыляться, дурное предчувствие все еще давило на плечи. Будто цепи, на которых ведут пленных к эшафоту.
Мы втроем прошли через черный ход и спустились в подвал по широкой бетонной лестнице. Долго бродили по мрачным одинаковым коридорам, прошитым каменной подземной прохладой. Кидались в объятия одинаковых перекрестков, сворачивали в одинаковые повороты… В конце концов серая дорога привела нас к высокой двери, отделанной янтарем. Три увесистых замка сдерживали ее тяжелые створки.
