– Отец Филипп, с каким чувством вы думаете о смерти?
– Это наша жизнь, она состоит из целого ряда эпизодов. И вот тот эпизод, который мы проживаем сейчас, это не последний. И смерть не будет ее последним эпизодом. Там еще будет и второе пришествие. И будет наше восстание, новый эпизод нашей жизни. Тот уже будет бесконечный, и каждый от своих дел или похвалится, или постыдится, как поется в чине погребения. Как бы то ни было, это один из естественных эпизодов, который надо пройти. Без него еще никто никуда не попадал. Поэтому единственное, что всегда в голове: этот эпизод должен случиться достойно, не хотелось бы, чтобы это было не по-христиански, все-таки хотелось бы, чтобы достоинство Божие не было поколеблено смертью человеческой – об этом думаешь всегда.
Вот вы идете, а на вас кирпич упал. Надо всегда быть готовым. Другого способа нет. Иван Грозный, по-моему, спрашивал архиереев, как жить праведной жизнью, что читать нужно для этого. Кто-то из владык посоветовал: «Читай чин погребения мирских человек. Там – вся жизнь, там – вся праведность заключена». Вот этот чин надо всегда иметь в голове. Тогда ничего неправедного не случится.
Инокиня Ольга (Гобзева)
Знаменитая киноактриса Ольга Гобзева больше двадцати лет назад стала монахиней и с тех пор не появляется на большом экране. Но ее по-прежнему нередко можно встретить в Доме кино. Все дело в том, что инокиня Ольга несет особое послушание: помогать бывшим коллегам – актерам и актрисам, которые на склоне лет оказались в бедности и одиночестве.
Звезда советского экрана
Тургеневская девушка советского экрана, она всегда поражала нездешней красотой. Еще в эпоху героических рабочих и колхозниц она, казалось, была не от мира сего.
– Вы когда-нибудь смотрите свои фильмы?
– Ну, случайно, если вдруг включаю телевизор и повторяют фильм «Однажды двадцать лет спустя», где я с гитарой. А так, ну, нет такой надобности и времени как-то. Зачем? Вы знаете, как-то однажды у меня было такое искушение, когда я даже при молитве…
Молюсь, а у меня в глазах мелькают кадры, прямо так вот кадры, кадры. И я поисповедовалась, и батюшка сказал: «Мысленно так прикрой глаза и поставь на этом крест». И я так сделала, как сказал батюшка, и часть вот этой актерской моей жизни – она вот как бы ушла.
Нет, что-то я помню и помню с благодарностью. У меня нет никакого протеста, и я не стыжусь своей профессии в прошлом. Наоборот, там много я трудилась. Но, вот видите, вот как раз этот фильм, который вы откуда-то выкопали, он у меня стерся, стерся из памяти. Ну, я, например, больше помню, может, оттого, что его больше показывали, фильм… примерно так же я там выгляжу – «Не самый удачный день» с Никитой Михалковым. И я, когда мы пришли в репетиционную, а я всегда стремилась репетировать, разбираться по системе Станиславского, честно трудилась. А тут прихожу в репетиционную комнату, сидит Никита молодой и говорит: «А мы будем импровизировать». – «Но мы же незнакомы, – я говорю, – мы… как импровизировать? Мы же первый раз видим друг друга». – «Нет-нет, мы будем…» – Наверное, ему просто не хотелось тратить время на репетицию. Ну, думаю, ну, что ж, ладно. И когда мы сели за такую стойку и Никита начал какие-то реплики бросать, такие полушутливые, полуироничные, ну, как бы привычные, из ряда обычных привычных реплик… думаю, нет, тут что-то другое я должна сделать… Я просто вперилась в Никиту, и быстро-быстро одна мысль торопила другую. И я поняла, что надо вести себя вот так же естественно растерянно, потому что это ложилось на смысл сцены, как я себя ощущала, в чем мне, в общем-то, невольно Никита Михалков помог. И вот получилась импровизационная сцена, не репетированная, и я там себя вела, ну, совершенно естественно. «Однажды двадцать лет спустя» – его часто показывают, и мне его даже комментировать особенно не хочется, потому что это было… То есть я должна была быть там поэтессой.
– А вы сами исполняете песню?
– Камбурова, конечно. Я не поющая, хотя, может быть, и запела бы. Во всяком случае, в церковном хоре я пела, в Алапаевске. Когда у нас была всего одна певчая, и она сказала: «Матушка, помогите мне. Мне очень тяжело». И я вставала с ней вместе за клирос и, к своему удивлению, пела Литургию. Я просто благодарна Камбуровой, которая совершенно слилась с этим образом, или, наоборот, я слилась. Ну, во всяком случае, получился такой, в общем-то, органичный момент. Ну, собственно, я даже не знаю, вот вас всех интересует кино. Я это понимаю, потому что кино очень, особенно вот в наше время, советское, имело очень сильное воздействие на людей. И, надо сказать, что и теперь смотрят кино. Но, я думаю, знаете, в сравнении с теперешним кинематографом, может быть, оттого, что люди в фильмах видели ну как бы себя, свое отражение, кинематограф советский не отрывался от народа. Там, например, и в председателе, которого играл Ульянов, народ узнавал себя, или вот какая-то такая романтическая или немножко мечтательница, в которой тоже себя узнавало множество молодых девушек. И в этом смысле это и ключ к такой популярности кино. И поэтому, если раньше я как-то думала, ну, кино, кино – это же было в прошлом, куда меня все время возвращает, то я теперь понимаю, что в этом таится какой-то глубокий смысл, который многие пытаются разгадать.
– Если говорить о годах, когда вы снимались в кино активно, что означало быть звездой советского экрана? Вас преследовали поклонники?
– Вы знаете, я этого не знаю. Честно говоря, даже для меня это странный вопрос. Вот меня никто не преследовал. Если узнавали, здоровались, я отвечала: «Здравствуйте», а так никакой звездой я не была. Если кто-то меня узнает, ну, значит, видел кино. «Здрасьте». – «Здрасьте». Вообще в наше время, в мое время – время моей молодости – не было этого понятия «звезда». Это потом накрутили, может быть, оттого, что стали подражать голливудским звездам. На самом деле это для нас неорганично, что такое «звезда». Глупость это. Никакая я не «звезда».
– Почему вы решили стать актрисой? Правда, что сама Книппер-Чехова вас благословила на этот путь?
– Да, я читала в конкурсе чеховском, который проводился в Москве на Садовой-Кудринской, по-моему, там дом-комод Чехова. И там участвовали и студенты, и школьники, и просто взрослые люди. Вот такие конкурсы проводились. И в одном из таких конкурсов, это был 1957 год, я участвовала.
Я была в 5-м классе. В жюри были Грибов, Книппер-Чехова, Журавлев – ну все такие вот знаменитые актеры, со школой такой. И я читала рассказ, и интересно, что на 3-м туре я запнулась. Я забыла, знаете… Там надо было сказать: «Ваня и Нина в ужасе». Я помнила про ужас, а вот предлог забыла. «Над ужасом», «под ужасом», «перед ужасом», «около ужаса» и… и была вот прямо вся наполнена этим ужасом. И Грибов мне подсказал: «В ужасе». И потом Книппер-Чехова подошла ко мне, погладила меня по голове, поцеловала и сказала: «Надо быть актрисой», – и мне почудилось, думаю: «Господи, это же меня всего один поцелуй отделяет от Антона Павловича».
– А что вас привлекало в мире кино?
