Культура – это слово здесь надо понимать предикативно, «культивация», Bildung, тогда эта фраза в переводе будет иметь смысл. Речь об образовательной программе эпохи Возрождения.
Как не можем мы в качестве божественной сущности представить себе ничего, кроме разумного, благого и прекрасного, которое мы мыслим, любим и чувствуем, так не знаем мы другой, более высокой, духовной силы, чем сила слова. Бог есть совокупность всей действительности, т. е. всего совершенного. Человек переносит на Бога все, что он чувствует и познает как действительность. Поэтому религия должна признавать силу слова божественной силой. Слово Бога есть божественность слова, поскольку она объективируется для человека в религии, – истинная сущность человеческого слова. Слово Божие тем отличается от человеческого, что оно является не преходящим дуновением, а сообщенной другим сущностью. Но разве человеческое, по крайней мере, истинное человеческое слово не заключает в себе сущность человека, его сообщаемое другим «я»? Таким образом религия принимает призрак человеческого слова за его сущность; поэтому неизбежно она представляет себе истинную сущность слова как особую, отличную от человеческого слова сущность.
Эвдемонизм
Перевод С. Бессонова
Эвдемонизм – это учение о том, как можно достичь счастья в повседневной жизни, а не только в интеллектуальных прозрениях или отдельных событиях существования. Разумеется, эвдемонизм подразумевает свободу воли как исходную предпосылку: ведь если человек зависим от обстоятельств, то и счастье, довольство собой, оказывается призрачным – тогда никакого «себя» у тебя нет, оно присвоено другим, поработившим тебя. Во многом Фейербах отвечал на распространившийся в 1860-е годы пессимизм, представленный прежде всего Артуром Шопенгауэром. Для Фейербаха близкий буддизму пессимизм Шопенгауэра противоречит «двигателю блаженства», заложенному в вещах: даже камни хотят быть, растения и животные хотят жить, а человек еще и хочет мыслить. Все стремятся к бытию от небытия, а значит, стремятся к довольству и счастью. Шопенгауэр считал, что рано или поздно мы познаем иллюзорность всех наших усилий, но на это Фейербах отвечал, что наше желание не может быть иллюзорно, ведь оно столь же наше, сколь наше тело. Поэтому эвдемонизм в мире духа столь же важен, сколь здоровье и правильное питание в мире тела. Но назвать Фейербаха просто оптимистом и самодовольным потребителем было бы грубо, ведь потребитель присваивает себе чужое, чужие эмоции или реакции, тогда как Фейербах призывал человека обрести собственную природу, собственное счастье. Конечно, для этого ему приходилось долго и подробно исследовать, как устроена индивидуальная воля: ведь мы сами иногда толком не знаем, чего хотим, и как можно на таком ненадежном основании строить философскую систему? Но в ходе этой аналитики Фейербах и построил ту моральную систему, которая позволяет говорить, что за всеми нашими влечениями, порывами и мыслями стоит настоящее желание блаженства, пусть иногда неверно понятое.
I. Неразрывность воли и стремления
То, что живет, – любит, хотя бы только себя, свою жизнь; хочет жить, потому что оно живет; хочет быть, потому что оно есть; но, заметьте, хочет быть только в хорошем состоянии, здоровым и счастливым, ибо только счастливое бытие есть бытие с точки зрения живого, ощущающего, желающего существа, только оно является желанным, любимым бытием. То, что хочет, хочет только того, что для него полезно, благотворно, хорошо, что причиняет ему добро и не причиняет зла, что сохраняет его жизнь и способствует ей, а не ограничивает и не разрушает ее, что не противно, а соответственно чувству, короче – того, что делает его счастливым, не несчастным и не жалким, если, впрочем, конечно, между волей и предметом воли не появляются, как у человека, иллюзия, обман, заблуждение, извращенность.
Фейербах опирается на нормативное в неоплатонизме и христианском богословии различение между «бытием» и «благобытием»: если бытие доступно любой вещи, то благобытие оказывается результатом действия высшей воли. Фейербах, как мыслитель-материалист, исходит из того, что благобытие – результат действия не только высшей воли, но и любой частной воли любого существа, например, инстинкта самосохранения у животных. Для него благобытие – это не какое-то высшее состояние, согласное с волей Божией, но собственная удовлетворительность вещи и собственная удовлетворенность вещи собой: например, когда мы здоровы, мы и чувствуем себя хорошо и чувствуем, что мы можем удовлетворительно действовать в окружающем мире.
При этом Фейербах сразу же говорит, что человек отличается от других живых существ тем, что может жить иллюзиями, ошибаться, или применять к самому себе насилие: например, заставлять себя верить в невероятное, заставлять себя жить несбыточными надеждами. Фейербах специально не анализирует, откуда берутся иллюзии и как они связаны с насилием или реакцией на насилие, ему достаточно осудить определенные типы социального поведения.
Больше того, просто желание и желание, делающее счастливым, следовательно, желание быть счастливым, неотделимы друг от друга, представляют собой по существу одно и то же, если принять во внимание первоначальное и неизвращенное, естественное назначение и естественное проявление воли. Воля – это стремление к счастью. Гусеница, после долгих неудачных поисков и напряженного странствования, успокаивается, наконец, на желанном растении, соответствующем ей. Что привело ее в движение, что побудило ее к этому трудному странствованию, что заставило ее мускулы попеременно сжиматься к разжиматься? Только воля, только боязнь захиреть и истомиться от голода самым жалким образом или, точнее говоря, только любовь к жизни, стремление к самосохранению, стремление к счастью.
Фейербах неожиданным для нас образом отождествляет инстинкт самосохранения и стремление к счастью. Но в этом он близок классической философии: для Аристотеля также достижение вещью своей полноты, завершенности, и было достижением счастья, и человек может быть счастлив, когда не терпит ущерба, даже если беден и умирает раньше времени. Для Аристотеля быть счастливым – это быть благородным, не жаловаться на трудности, не предаваться лишним наслаждениям, поддерживать достойные отношения с людьми – этого достаточно для того, чтобы не только считаться, но и быть счастливым.
Стремление к счастью – это основное, первоначальное стремление всего того, что живет и любит, что существует и хочет существовать, что дышит и что не воспринимает в себя с «абсолютным безразличием» углекислоту и азот вместо кислорода, мертвящий воздух вместо живительного. Но счастье (Glückseligkeit – существительное от glückselig, которое, согласно лингвистам, является лишь усиленным glücklich подобно тому как armselig есть усиленное arm (бедный) есть не что иное, как здоровое, нормальное состояние какого-нибудь существа, состояние хорошего здоровья, или благополучия; такое состояние, при котором существо может беспрепятственно удовлетворять и действительно удовлетворяет индивидуальные, характерные потребности и стремления, относящиеся к его сущности и к его жизни.
