— Ты в ловушке. Сдавайся и суд учтёт это.
Алиса глухо зарычала. Волосы у корней встали дыбом, став шапкой-гривой, зубы хищно обнажились, а ладони стали узловатыми, с тёмными крепкими пластинками когтей. Трансформация проходила уже помимо участия сознания — боль заставляла меняться почти мгновенно.
— За что?! — глухой вопрос — то ли рык, то ли верещание — вряд ли понял бы кто-то из людей, но инквизитору переводчик не понадобился:
— Тебе вменяется в вину убийство Человека.
— Я не виновна!
Инквизитор опустил ладони, призывая к тишине и спокойствию, и ответил:
— Это ты можешь рассказать суду. Ты знаешь, святая церковь милосердна и умеет выслушивать. Она несёт любовь и понимание, и даже, если ты совершила злодеяние, только у нас ты можешь рассчитывать на милосердие и прощение.
— Я не виновна! — упрямо повторила она, оглядываясь. Даже не видя, она чувствовала в темноте напружиненных охотников, ощущала знакомый чуть сладковатый запах пота людей, не применяющих в пищу мясного, не пьющих алкоголь, не курящих и не позволяющих в своей жизни иных излишеств. И это пугало.
— Тогда тебе не о чем беспокоиться, — кивнул инквизитор. — Иди со мной, и мы во всём разберёмся.
Блеск справа!
Алиса пружинисто обернулась в сторону неосторожного сверкания. За бушующей обильным цветом сиренью едва угадывался тёмный силуэт человека, держащего её под прицелом. И светился случайно оставленный на иссиня-чёрной рубашке серебряный крестик. Алиса напрягла зрение. Листья сирени метались под ветром, то открывая, то закрывая крестик, метались, метались… Миг! — и стало видно. Крестик без распятья, но с маленькими рубинами по краям.
Храмовники.
Алиса понурила плечи, закрывая глаза и тихонько, едва слышно, взвыла. Опустила взгляд под ноги — бет лежал, уже не подавая признаков жизни. Раны оказались настолько глубоки, что сознание погасло, а тело вошло в режим глубинного сна йаха, когда не остаётся ни дыхания, ни сердцебиения.
Подняла голову — мир вокруг сотрясался холодным порывистым ветром, шумящим по косматым деревьям и ухоженным цветникам, он бурился в открытые летние окна, хлеща занавесками, и прижимал к золотым куполам вспугнутых летучих мышей.
— Подойди, — приказал инквизитор. — Я поставлю печать и ты пойдёшь со мной без конвоя, как положено невинному, готовому доказать свою правоту.
— Только печать?
— Только печать, инициатор, — серьёзно кивнул инквизитор. — Ведь церковь верит своим послушникам…
Алиса сглотнула и, переступив через бета, медленно двинулась к инквизитору. Она развела руки в стороны, отворачивая от себя ладони, словно загораживаясь от зла, способного прилететь из любой точки двора. Шла, и волосы медленно опускались, а лицо приобретало прежний вид.
Она подступила к инквизитору, спокойно дожидающегося её, и покорно стянула с плеча куртку спортивного костюма. Под ней оказалась тёмная борцовка, упруго обтягивающая корпус. Обнажённая кожа болезненно краснела после переката по солёному газону. Но всё-таки тело Алисы реагировало на солевые ожоги более стойко, чем тело бета, мгновенно занявшееся глубинными поражениями.
Инквизитор подступил ближе, и Алиса смиренно склонила голову набок, освобождая путь к подключичной ямке прямо над сердцем. Свечей у священника не было — он протянул руку и попросту вжал в кожу мягкий восковой шарик, крепко пропахший сандалом. Алиса лишь вздрогнула, но следом, почти без остановки, в ямку вжался кулак, втиснув печатку перстня в восковую лепёшку, и она застонала. Боль привычно прострелила тело, пробираясь внутрь и обтягивая нитями контроля бьющееся сердце. Алиса стиснула зубы, давя стон, и, почти теряя сознание, осела на землю.
Безразлично смотрела, как выходят из своих укрытий люди. Она не ошиблась — это были храмовники. Молчаливые, подтянутые, выбритые, одетые в чёрные костюмы, и у каждого небольшой крестик с рубиновым вкраплением и оружие, наличие которого можно лишь почувствовать, но не увидеть на плотно подогнанной гражданской одежде.
Двое из них, отличающиеся большим возрастом, отражающимся в частой седине да в манерах командиров, подошли к инквизитору, проводящему задержание.
До сознания Алисы сквозь шум в ушах и мешающую восприятию боль, донеслись тихие слова пленившего её священника:
— Машину к левому въезду. Поведу сам. В сопровождение только пара машин, но старайтесь не светиться, скоро она придёт в себя. Маршрут номер два. Подготовить келью. Объект адекватен, но требует осторожности.
— Есть, — ответил один из храмовников. — А с неучтённым отродьем что?
— Сливайте, пока не очухался, — инквизитор безразлично пожал плечами, отворачиваясь.
Услышав последнее, Алиса с трудом подняла голову. Несколько мгновений она только смотрела на происходящее, не в состоянии воспринять как данность то, что храмовники неспроста оттащили безвольно валяющегося на земле Даниила в сторону подсобных помещений, не просто так поливают из откуда-то взявшейся канистры и не зря вокруг насыпают дорожку соли.
Инквизитор подошёл и, взяв под плечо, встряхнул:
— Поднимайся! Пошли!
Она безропотно встала, пошатываясь и с трудом фокусируясь. То ли сила пленившего её инквизитора была выше отца Владимира, совсем недавно держащего её на печати, то ли сама она ослабла за несколько дней настороженного бега, но держаться на ногах оказывалось сложным делом.
— Идём, — инквизитор взял её под локоть и повёл на выход с территории.
Острый запах бензина ударил её в ноздри, обжигая пониманием.
Алиса наскребла в себе силы на сопротивление и остановилась.
— Ну? — нахмурился конвоир. Несколько храмовников возникли тенями по сторонам, пока ещё беззвучными и недвижимыми, но уже опасными.
Облизав губы, болезненно ссохшиеся в трескающуюся от малейшего шепота корку, Алиса глухо прошептала севшим голосом:
— Он — бета, не альфа.
Инквизитор снова взял её за локоть:
— Идём!
— Он — бета! — отступая, замотала головой Алиса. — Он — человек! Ему помощь нужна.
Прищурившись, словно прицелившись, инквизитор короткий кинул взгляд в сторону лежащего на земле бета.
— Ты — инициатор, — сухо ответил он. — И не мне объяснять тебе, что возможность упокоения — высшее благо для таких, как он. Его счастье, что он оказался свидетелем нашего внутреннего дела. Ты же понимаешь, что церковь должна быть незыблемой и мирянам не стоит знать о внутренних несогласованиях? Его существование угрожает нашему лицу. И это для него удача — теперь ему не придётся ждать сорока дней в молитвах и посте. Пусть уходит с миром! За него помолятся.
И кивнул стоящему над бетом храмовнику с уже зажженной зажигалкой в пальцах. Пламя плясало под порывистым ветром.
