— Вы не считаете веской причиной её сны?
— Я полагаю их надуманными.
Пауза.
Алиса сжалась, даже за границей стены ощущая холодную ярость наставницы, выражаемой не в словах, не в тембре, а вот в этом молчании, — скупом молчании человека, умеющего спорить руками.
— По моему приказанию Алиса сделала полное описание своего сна и я лично отправила его письмом в секретариат патриарха.
— Зачем? — это прозвучало резко и коротко, словно выстрел, приговорённый попасть в цель. Но ответ сестры Пелагеи был также спокоен, как и до этого:
— Я уже обращала Ваше внимание на то, что девочка видела Магдалену не в каноническом изображении, что было бы естественно для мирского человека, испытывающего психологическое расстройство из-за форсированного обращения. Описание, данное Алисой, более походит на известное лишь посвящённым. И сюжет сна явно далёк от мирского понимания роли Марии-Магдалены. Скорее это эзотерическое восприятие её как матери церкви и осознание преемственности родов хранителей, которые…
— Стоит ли мне делать из этого вывод, что вы, сестра, как посвящённый внутреннего круга, послужили источником этих знаний для любимой ученицы? — спросила настоятельница, словно бродяжку из помойного ведра окатила — холодно, брезгливо, с ленцой.
— Не стоит, — сухо отозвалась сестра Пелагея. — Потому что тогда это будет грозить расследованием братства, которое, несомненно, будет проводиться в этой обители и затронет интересы как монастыря, так и вас лично.
Пауза.
— Вы так хорошо подготовились, сестра… Полагаю, вы очень заинтересованы в этой девице? Давайте так — найдите мне подходящую замену на её место, подготовьте её и тогда уж забирайте свою девочку с богом. Но помните, что она очень хороший сырьевой материал, не чета многим, и потому поиск ваш может быть труден. Да и, получив её, вы вряд ли будете обрадованы — сущность её не раз будет проявлять себя и чем дальше, тем больше… Хотя, мне ли напоминать об этом инквизитору!
Пауза.
Алиса прикусила губу, сдерживаясь. Неожиданная весть накрыла с головой! Инквизиция? Для кого и чего? Сейчас? В Церкви единой праведной, никогда не опускавшейся до непристойностей католических палачей?
— Кажется, я неясно выражаюсь, — медленно выговаривая слова, заговорила сестра Пелагея. — Прошу простить мою косность, причина которой кроется, конечно, в моей неловкости со словами… Однако, хочу, чтобы до вас дошла суть моих тревог: я служу Братству, а не личным интересам.
— Значит ли это, что вы отзовёте своё прошение?
— Нет. Это значит, что я буду противостоять инициации Алисы до тех пор, пока не буду убеждена, что братство не нуждается в её даре.
— Или её дар — надуман?
— Или.
— Хорошо, — вздохнула настоятельница. — Но обучение девочки продолжите, сделайте милость. Когда придёт ответ из секретариата, она должна быть готова не менее других.
Пауза — серая, липкая, словно паутина, медленно выползающая из щели в уши…
— Она будет готова лучше других, — отозвалась сестра Пелагея.
— А я не рада тому, что вы занимаетесь с ней и день, и ночь, отрывая от других предметов. Она будет инициатором, сестра. Инициатором, и не более. Ей не грозит стать ни воином Церкви, ни ее матерью, — усмехнулась наставница. — Но вы можете попробовать — готовности много не бывает. Только не в ущерб другим предметам.
— Аминь.
Алиса тенью метнулась по чёрным коридорам в сторону зала лагеря подготовки, боясь, что старая наставница, выходя, увидит или почует её запах. А слёзы высыхали на пылающих щёках.
…
Глава 25
Инквизиция
Белый свет приближался, он заливал всё вокруг тихим теплом, сквозь которое тянулись мягкие золотые нити. Они окутывали мир, они неслись, пронзая и проникая даже в самое тёмное. И это тёмное не замечало их, оно отрицало их, но всё равно, и в нём тоже, золотистые нити лежали тонким тёплым клубочком, внутри которого хранилось нечто незримое, но поразительно живое, поразительно огромное, но хранящееся в малом. И её совсем не удивляло это. Её пленил свет — белый, тёплый, пушистый, словно поймал огромный солнечный зайчик и, покачивая на лапках, нёс куда-то высоко-высоко, к маме…
— Пять кубиков? Много. В ней весу-то… Введи три.
Иголка проломила сухой наст кожи, уверенно проникая между мышечных волокон, оставляя за собой кислый след.
Солнечный зайчик споткнулся на лестнице и выронил её из тёплых светлых лапок…
И Алиса открыла глаза навстречу тьме.
Инквизитор смотрел в упор, прицельно, выслеживая любое проявление жизни.
— Довольно! — скомандовал он и тут же поток жидкости в тело пересох.
Алиса стиснула зубы — лицо уже оживало и болезненно сводилось нервной дрожью. Всё тело скручивало припадком возвращения к жизни, а глубоко внутри снова стучало сердце — всплесками, взбрыкиванием, будто рыбка, выброшенная на берег…
Инквизитор несколько минут наблюдал за тем, как вздрагивает и выгибается тело прикованной девушки-йаха, а после повернулся к столу, за которым в молчании ждали результатов пятеро высших, и склонился, подтверждая, что можно продолжать.
Старец в одежде монаха, сидящий в углу на специально принесенном кресле, оторвал от лба ладонь, массирующую виски, взглянул на дрожащую девушку и спросил:
— Ты понимаешь, что так может продолжаться долго? Бесконечно долго.
Алиса не ответила.
Храмовник, стоящий возле, коротко ткнул в обнажённое тело острым серебрённым концом палки, стилизованной под распятье, — Алиса вскрикнула, вскидываясь от нового приступа боли и перевела безумный взгляд на старца.
— Понимаю, — хрипло выдохнула она.
Воздух проходил сквозь гортань, словно раскалённый песок. Уже давно, очень давно ей не давали воды, а тело пытали огнём и солью. И тело умирало. Но не могло уйти до конца, — умелые руки не позволяли, вовремя восстанавливая сердечный ритм и вгоняя по несколько капель влаги в пересыхающие сосуды.
Старец покачал головой, словно сокрушаясь всей глупости человеческого рода, воплощённой в девице, распятой перед ним на стене, и махнул ладонью сидящим рядом — не суетясь, но споро, судьи покинули комнату, оставив лишь неизвестного высшего и двух храмовников-воинов, служащих и палачами, и телохранителями.
Алиса опустила голову, скрывая дрожащий от страха взгляд. Она устала. Уже несколько дней продолжался бесконечный марафон одних и тех же вопросов и следующих за ответами мучений. Она уже словно благословению свыше радовалась передышкам, когда уставшие люди бывали вынуждены прерваться на несколько минут, чтобы выйти до туалета или посовещаться. В эти мгновения она молилась. Так, как когда-то учила сестра Пелагея — молча, без слов, одним сердцем стремясь к центру своего миропонимания. Однажды, — она знала, — этого центра сумеет достичь… Возможно, в свой последний миг. А осознание его с каждой молитвой становилось всё более твёрдым.
