Потом смогла дотянуться резиновыми нечувствительными пальцами до шеи и нелепо ткнуться ими в невидимое сверло. Боль стала едва терпимой. Перед глазами полыхнула белая вспышка. И это заставило её замычать от двойного мучения.
— Не трогай! Убери руки!
Голос сестры Софьи, — обычно ласковый и спокойный, — зазвенел прямо над ухом напряжённой леской.
Сглотнув, Алиса послушно одёрнула руку от раны. Легче не стало, но показалось, что сверло остановилось, в холостую прокручиваясь на уже выгрызенной воронке.
На рану потекла вода, прохладой и зудящей щекоткой раздражая оголённый нерв. Алиса застонала и стиснула зубы. Открыть глаза всё ещё не получалось — сознание барахталось на грани между пробуждением и страстным желанием снова уплыть в бесчувственность глубокого сна. Но чутьём уже понимала — ей не кажется, рана действительно есть. Иначе бы её не промывали заботливые руки сестры Софьи, иначе бы не опаляло ноздри горьким запахом спирта.
На горло лёг лёгким, почти невесомым покрывалом бинтовой валик.
— Воды… — просипела Алиса, протягивая руки в никуда, не чувствуя ни рук, ни пространства. Только ощущение — яркое, сильное — ходящих вокруг рыбьих пузырей — радужных, раздутых, полных воздуха и плещущейся озером — в ком больше, в ком меньше — красной жидкостью. Соком? Вином?
Она облизала губы. Страстно хотелось пить. Нет, даже не так. Страстно хотелось выпить.
— Воды…
— Поднимите! — властный голос матушки Ольги спутать с другими было невозможно.
Сестра Софья послушно приподняла край бинтовой подушки.
— Да…
Алиса почувствовала — не увидела — как дородное лицо настоятельницы брезгливо кривится, как сходятся брови, создавая неуклонную ложбинку, появление которой опасался весь монастырь.
— Ах, тварь! — прошипела мать Ольга. — Ах, стерва такая! Выкормыш змеиный! Ах!
А она в ответ потянулась нечувствительными руками — словно ничего в них нет, одни резиновые перчатки на отшибленных нервных волокнах. Схватилась за что-то. И даже не ощутила, что схватила. Только поняла это, чем-то иным, чем собственными руками. Будто все ощущения теперь жили не в ней, а во вне, где-то рядом с телом, где-то вне его, но транслировались в её сознание. С помехами, но транслировались.
Она схватилась за нечто, мотающееся перед ней. Радужное, полое, в котором плескалась красная вода.
— А! — закричала мать Ольга.
Радужное, полое, с красным, заметалось, стремясь выскользнуть. И тогда Алиса ухватилась сильнее и распахнула рот, таща к себе. Пить, пить — билось в каждой жилке, колотилось под черепом.
— Да отцепись же! А!
— Матушка!
Она почти уже доволокла сопротивляющийся пузырь, почти, но… Пузырь метался, тянулся обратно, тащил за собой так, что у Алисы трещали все жилы, схожие с расплавленным мороженным — тяжёлые, малоподвижные и растекающиеся под кожей вялым киселём.
— Да что это же это! Господи!
Алиса задержала схваченный ломоть почти у жадно раскрывшегося рта и задумалась: «О чём говорит матушка Ольга? Что происходит?». Но жажда была сильна. Потом узнаю… И снова потащила.
— Да чего вы стоите?! Помогите!
— Матушка! А!
И плещущемуся яростным бурлением красной воды рыбьему пузырю на помощь прикатился ещё пузырь, и ещё, и ещё. И вместе они, спихивая её руки по пальцу, коряво вцепившемуся в полый сосуд, начали отрывать добычу от её лица.
— Алиса, брось! Брось! Брось, я сказала!
Голос сестры Софьи зазвенел от напряжения. Это значило, что происходило что-то важное, особенное, где нельзя было не подчиняться. И она согласно разжала пальцы. Полый сосуд заплескал красной водой и отдалился.
— Воды… — просипела Алиса.
— Матушка? Как вы?
— Сволочь! Гадина! Дрянь такая!
Голос матушки метался вокруг неё, срываясь с металла в слёзы. И всё пространство между ними словно поляризовалось, притягиваясь и отталкиваясь.
— Она не понимает ещё, матушка. Она ещё под наркотиком. Когда очнётся — даже помнить не будет. Поймите, это не сознательные действия. Она ещё не может…
— Дрянь! — матушка Ольга сплюнула.
И Алиса почувствовала, как по лицу — резиновому, чужому, словно маска, — стекает влажное пятно.
— Значит так… Запомните! Ничего не было! Понятно?
— Матушка?
— Ничего не было! Ни укуса, ни жажды! Ясно?
Алиса зашарила по миру вокруг, упорно протягивая руки к рыбным пузырям. Но те тут же сместились, став недостижимы. Красная вода в них бурлила от сил и энергии. А она хотела пить.
— Но… по правилам…
— По правилам?
— Её нужно усыпить и передать в…
— Передать!
Матушка Ольга вдохнула, словно собиралась разразиться гневной отповедью, но вместо этого заговорила на удивление спокойным голосом:
— Это первый выпуск с нашей общины. И вы хотите, чтобы сразу мы потеряли доверие круга? Эти возможности, которые перед нами открылись? Потерять — просто, девочки. Обрести — сложнее. Достаточно кому-либо на стороне дознаться, что мы не удержали Прото, что одна из наших самых подготовленных девушек получила укус, а не вакцину… Вы поняли меня?
— Да, но…
У Алисы задрожали губы. Боль в шее становилась тише, словно сверло решило остановиться, но ощущение стягивания под бинтами болезненно подёргивало всё вокруг раны. И страстно хотелось пить.
— Не волнуйся, Софья, — матушка настоятельница мрачно усмехнулась. — Она получила такое воспитание, что ей хватит, чтобы сдерживаться. И потом… если она не справится… Она же будет на поводке. Уничтожить всегда успеем.
Самый большой рыбий пузырь поплыл к выходу, и Алиса застонала, протягивая к нему малочувствительные руки.
— Пиииить…
…
Глава 45
Алтарь
Когда, уже сменив пару машин, они прибыли к убежищу, Марк первый вышел из машины в круг встречающих людей и кивнул Даниилу:
— Буди её. Теперь пешком.
Данила успел лишь наклониться над девушкой, как её губы растянулись в оскале, а вздыбливающаяся мускулатура сделала плечи покатыми. Руки альфы опасно выстрелили в противника, но Даниил успел. Схватил запястья в броске, не дав когтям ударить в горло.
— Это я, Аля, я.
Алиса широко распахнула глаза. Мучительная жажда и безумье стиснули зрачки в тонкие чёрточки, и разумность покинула взгляд. Но всё-таки она расслабла руки.
Даниил отпустил её и негромко позвал:
— Идём со мной, идём.
Девушка послушно встала. Щурясь на окружающих, поплелась за ним. Она смотрела на молчаливо окружающих их людей и не скрывающиеся клыки раздвигали губы в дикую усмешку. И оттого Даниилу приходилось идти рядом, словно держать её на поводке.
