— Я здесь, я здесь, — ровно говорил он, и Алиса шла вперёд, за показывающим дорогу Марком. Но глаза её блуждали по лицам людей вокруг. Никто не знал, что она видела перед собой белые тела, залитые кровью, словно тяжёлым багряным желе. Только знакомый голос где-то на границе сознания напоминал ей о существовавшем когда-то запрете.
Они прошли извилистый узкий путь между брошенными зданиями, где через каждые сто метров Марк поднимал руку, давая знак настороженным постовым. И лишь после этого вышли на заброшенный полуразвалившийся рынок, за которым и оказался вход в убежище. Лагерь сопротивления находился под землей, в станции метро. Ветку, уходящую от центральной к промышленным кварталам, когда-то оставили за ненадобностью — заводы и фабрики закрылись, а люди в поисках новой работы были вынуждены разъехаться. А станция — огромная, мозаичная, добротной постройки прошлого века — стала приютом для тех, кто бежал от новой жизни.
— Двигайтесь следом, — коротко проинструктировал Марк. — Я для них первосвященник Йахаса, а вы — дети его.
Даниил промолчал, а Алиса была не в состоянии говорить.
Люди высыпали им навстречу, принимая уже у подножья лестницы. Безмолвно они тянули руки к йахам и двумя перстами, торжественно, трогали себе лбы в точке меж бровей, склоняясь. Марк величественно наклонил голову и бросив за спину:
— За мной! — двинулся через раздавшееся море людей.
Ступив за Марком в коридор молчаливо кланяющихся людей, Алиса тут же вздрогнула и потянулась вперёд.
— Аля, нет, — одёрнул Даниил. Схватил её за пальцы.
И она в ответ стиснула кулак, вонзив когти в его ладонь. Скулы Данилы побелели, но голос остался ровен:
— Я здесь. Я здесь. Идём.
Она шла, вздрагивая от каждой новой волны запахов, от каждого шага в море людей, пахнущих гнилостным потом, огнём и порохом, но и ароматом незапретной крови, — и невольно прижималась к бету всё сильнее.
Марк, не останавливаясь, провёл их через толпу до многоэтажных деревянных построек под самый потолок, на котором в десятках аквариумах, словно в лампадках, горели огни.
— Это не электричество, — разомкнул плотно сжатые губы Даниил, кивая наверх.
Марк кивнул, не оборачиваясь:
— Огнь негасимый.
Они прошли проходом под самодельным зданием, в ячейках которого ютились люди сопротивления. И оказались на другой стороне станции, где уже ждали распахнутые бронированные двери в стене — жилище Марка оказалось внутри самой защищённой части.
Бойцы сопровождения с коротким поклоном вышли, и Марк щелком пальцев включил свет в комнате и обернулся к поражённым гостям:
— Не удивляйтесь, — снисходительно улыбнулся он. — Сопротивление религии может быть только религиозным сопротивлением. Даже если у него оружие и военная дисциплина.
— Где мы? — Даниил запрокинул голову, рассматривая потолок.
— В Храме йахаса, — развёл руками Марк. — Кровью за кровь воздаю… — и церемониально тронул двумя пальцами точку между бровей. Лёгкая насмешливая улыбка так и не сошла с его лица.
Комната, когда-то бывшая диспетчерской, оказалась тщательно выкрашена в чёрный цвет. По глянцевой краске россыпью лежали золотистые звёзды, а на потолке красовались пять лун в разных фазах. В середине помещения находилась плита белого мрамора, на которой стояла широкая глиняная чаша, размером с таз. Рядом с ней курились благовонья.
Алиса вдруг дёрнулась, напружинилась всем телом и, зашипев, рванулась вперёд.
— Аля!
Поздно. Альфа за рывок перемахнула весь зал и вцепилась в чашу — не оторвёшь.
— Не трогай её, — мягко сказал Марк, задерживая Даниила за плечо. — Ей это нужно сейчас.
Алиса подняла чашу от алтаря и захлёбываясь, начала пить. Красная маслянистая жидкость бежала по её лицу, плескала на плечи и бежала каплями-жучками по подранной рясе.
— Чья? — угрюмо спросил Даниил, поводя плечом.
Марк убрал руку и усмехнулся:
— Человечья, естественно. Это чан для пожертвований.
Даниил стремительно обернулся к Марку — тело трансформировалось, взбугрившись напряжёнными мышцами.
Марк вовремя отступил, разводя руки, и сокрушённо покачал головой:
— И опять ты не понимаешь, брат. Тут нет принуждения! И нет обмана! В этом Храме никто не утверждает, что сын божий — человек, подсовывая кровь йахаса в вине причащения. Тут всё честно: человек приносит свою кровь, чтобы кормить то, что бережёт его род и даёт ему силу. В этой церкви, — Марк раскрыл руки, словно желая обнять мир вокруг: — каждый убогий или святой может отдать частицу себя на алтарь йахаса. И каждый страждущий может получить то, чего желает. Я не делаю исключений, не делю людей на достойных и недостойных, каждый вошедший в мой дом с желанием приобщиться — достоин.
Покатав напряжение по скулам, Даниил коротко кивнул и отвернулся. Но наблюдая за тем, как насыщается Алиса — шумно дыша, захлёбываясь и тяжело поднимая плечи с каждым вдохом и глотком, он не мог вернуться в человечье обличье.
— И что ты даёшь им взамен? — угрюмо спросил он.
Марк достал сигарету и снова закурил, задумчиво следя за дымом:
— Да то же, что и церковь. И она, и я — мы все созданы с одной целью — дать человеку опору в момент его разочарования в себе. Но вместо веры в посмертие для лучших, я даю веру в бессмертие. Я также совершаю чудеса исцелений. Даю дар ясновидения, и чувство полноценности. Ну и защищаю — приобщаю к крови йахаса причащением — они становятся, по сути, родичами по крови и инициаторам «на поводке» и истинным йахам, не проходя изменений. А у хищников, как ты понимаешь, очень развиты законы «свой-чужой»…
— Да? — почти равнодушно спросил Даниил. — Мне рассказывали, что причащение лишь снимает последствия укуса.
Марк незлобиво улыбнулся, оглядывая Алису, едва стоящую на ногах — из чаши, ходящей ходуном в её руках, вовсю хлестала кровь, заливая лицо, шею и чёрное платье.
— Таким оно стало теперь. Тогда, во времена Христа, причащение делали именно кровью, в которое превращалось вино от присутствия настоящей, а не консервированной крови. Тогда ещё не было церквей, далёких друг от друга, да и в тех, что были, хранили правило — священником мог быть только тот, кто нёс в себе частицу йахов. Потому и причастие не было обманом. Первые христиане тянулись к этому обряду, даже под угрозой смерти, не отказываясь от чувства полноценности, которое возникало в миг причастия. Своим последователям я вернул это чувство. Я возвращаю истинную церковь — в этом моё право и сила!
Алиса поставила — почти уронила — тяжёлую чашу на алтарь и покачнулась. Опёрлась о каменный стол, опустила голову. Красные волосы волнами легли на опавшие плечи, когти уменьшились, начав отливать розовым блеском.
— Аля?
Даниил подошёл к альфе и взял её за плечи. Она с трудом обернулась, тяжело подняла взгляд на товарища. Её глаза вновь были живыми, и в них занозой сидела боль.
