— Даниила? — командор Борислав осторожно приблизился ещё на шаг: — Алиса, ты же понимаешь… Он опасен. Он мутировал. Он пьёт кровь людей и более не сможет остановиться.
Она оскалилась:
— Я пила людей! И остановилась! И он сможет!
Наставник Борислав замер, болезненно, недоверчиво вглядываясь в неё. Лицо Алисы оставалось тяжёлым, равнодушным, и лишь вздрагивающий уголок рта выдавал внутреннее напряжение.
…Роняя тяжёлую, густеющую кровь, Даниил сделал ещё шаг. До Владыки оставался один рывок…
Горло отца Сергея дрогнуло под сведёнными судорогой пальцами. Старик задушено захрипел, схватился руками за запястье йахасы и, закатывая глаза, просипел:
— Это невозможно! Пьющие не могут…
Алиса привычно оттёрла щеку о плечо и зыбко усмехнулась:
— Всё возможно, чему мы позволим быть…
Сказала и поняла — так и есть…
Из ноздрей текла кровь. Кровь липкой жижей расплывалась по полу. Кровь заливала одежду. Кровь пятнала кожу. Кровь…
Но она не чуяла тяги.
Нутро молчало.
Алиса прислушалась к себе и замерла. Неуверенная улыбка задрожала, то проявляясь, то исчезая под тяжестью маски равнодушия йаха. Змея — огромная, жирная змеища, напившаяся досыта и ей, и всем, к чему она прикасалась последние годы — уползала, недовольными зигзагами по снежной пустыни её равнодушия. И она понимала, что перегорела. И равнодушие сменялось упоением свободы.
— Всё возможно, — иначе, смакуя каждое слово, каждый звук катая на языке, произнесла она.
И, неловко, почти неумело улыбнувшись, медленно разжала пальцы на горле старика.
Оглядела зал, где десяток храмовников и инквизиторов, напружинившись, стояли наизготовку, ожидая её малой заминки, чтобы рвать, крушить, метать и умерщвлять. Без жажды крови, без необходимости. Но потому, что так заповедовала вера.
Тряхнула волосами. Нахмурилась.
Отец Сергей, хватая дрожащим дряблым ртом воздуха, смотрел на неё, не отрываясь.
Йахаса вскинула подбородок и громко, дробя на слова, на смыслы, процедила:
— Никто. Больше. Не. Умрёт. Сегодня.
И внимательно осмотрела окружающих — дошло ли? Поняли ли?
Командор Борислав, напружиненный для броска, настороженно распрямлялся. Инквизиторы поднимали руки, ещё готовясь набросить на йахасу невидимые сети. Но она улыбалась — осторожно, едва-едва, словно вслушиваясь в нутро и боясь расплескать случайной радостью то чувство покоя и достатка, которое вдруг появилось внутри. Она смогла преодолеть себя. В миг, когда уже ничто не стояло на пути меж ней и кровью поверженного человека, её остановил не кто-то иной, не что-то чуждое и не собственный разум, а бережность к дорогой жизни. И упоение этой победой, словно свет исходило из тела, словно волна расплёскивалось по стенам зала. Силой и свободой.
А Даниил, рыча кровавой пеной, бросался на невидимую границу густоты.
Она улыбнулась отцу Сергею, убирая руки, и обернулась к другу за миг до разрыва сферы.
— Даня…
Тот рванул пространство, словно ткань — мир дрогнул и с треском йах вылетел из скованного заклятьем воздуха. Упал на четвереньки, отряхиваясь. Грязные брызги с отросших волос полетели в стороны. Вскочил. Измотанный, раненный, уставший, но готовый бежать, рвать, сражаться. Бешено огляделся — кто первый? Ну!
Алиса смотрела с тихой улыбкой, как йах озверело пялиться по сторонам и ждёт нападения. Она уже знала, что атаки не будет. Ощущение стронувшегося неба, зарождённых ветров новых течений, нового мира будил в ней забытые чувства нежности и доверия. Поэтому она могла стоять спиной к командору, снова стискивающему меч. Могла не смотреть на Владыку, способного в любой момент вновь чудесным Словом заставить обоих йахов принять на плечи всё небо над собой.
Пошатывающийся от усталости старец склонился, закрывая лицо в ладонях, и застонал:
— Во имя…
И, шелестя богатым жёстким одеянием, зашатался, почти рушась.
Командор успел подхватить его. Владыка, шевеля губами, не в состоянии произнести ни слова, трясущейся рукой показывал на йахов, застывших посреди окровавленного, заваленного телами зала. Потом вдохнул, тяжёло сглотнув, и глухо выговорил:
— Во имя Сына. Во имя Духа. Они пришли.
В зале словно лопнула натянутая струна. Пространство тонко завибрировало изумлением и усталостью.
Храмовники один за другим опускались на колено, склоняясь и прижимая вздрагивающие пальцы к точке меж бровей.
Алиса обернулась, небрежно убирая упавшую на глаза прядь. Волосы опускались, змеясь по плечам. Смотря по сторонам, и Даниил затих на вздохе, трансформируясь в человека.
— Отцу и Сыну и Духу, — от десятков хриплых мужских голосов зал загудел, резонируя каждой колонной, каждым окном.
И застыли. Мечи опущены. Руки на лбах. Никто так и не перекрестился.
Командор помог Владыке опуститься на пол. Отец Сергей, сев и отдышавшись, махнул рукой наставнику:
— Веди их к нему. Не медли! Время камня прошло.
Наставник Борислав, церемониально опустился на колено и, коснувшись ладонью пола — красной, тягучей массы, — поднял руку и тронул меж бровей, оставив красное смазанное пятно. И развернулся к йахам:
— Идите за мной.
Тяжело поднявшись, прошёл мимо оцепеневших соратников, мимо застывших инквизиторов, склонивших головы, мимо монахов, замерших у стен. К дверям во внутренние покои. И, не оборачиваясь, застыл на пороге, дожидаясь йахов.
Алиса сглотнула и посмотрела на Даниила. Хмурый и взъерошенный, с отросшими до плеч волосами, с литым, совершенным телом, он казался совсем иным человеком. Но это был он. Тёмные горячие глаза смотрели с недоверием и удивлением, словно весь мир вокруг оказывался для него нов и неизведан. Это смотрели глаза человека.
Она протянула руку и тихонько пальцами обвила его пальцы. Даниил неловко поймал её ладонь в свою и бережно обхватил.
Мимо храмовников, мимо инквизиторов, мимо монахов…
Командор дождался их на входе и шагнул за дверь.
Коридор, полный тихого света огня негасимого. За коридором — зал. За залом — коридор. За коридором…
Когда они подошли к высокой двери за красными шторами, Алиса знала, что увидит там. И всё равно — сердце рвалось от ощущения конца. И ощущения начала.
Командор Борислав без слов потянул блестящие медным боком длинные рукояти. И распахнул двери.
…
Глава 61
Конец
Всё было так, как она не раз себе представляла… Так, и не так. Никогда не чувствовала она в своих фантазиях этого воздуха. С запахом крови и трав. Одуряющего, сладостного воздуха, кружащего голову и проникающего сквозь поры. И — заполняющего тело до самого нутра. Аромата, наполняющего каждую клетку ощущением сытости и силы. Дающего больше, чем жар из только что порванного горла. Чувство святости… И этот воздух потоком шёл — бил, прошивая насквозь и истончаясь в изголодавшемся теле — из открытых дверей.
