– Все, ребята, выносим стулья.
Мы, стоя на коленях у терминалов, сохраняли последние программы.
Через пару минут я обратил внимание, что Билл уставился в окно, разинув рот. Одно из кресел на колесиках отвязалось и катилось по Рузвельт-вей, а грузчик гнался за ним. Мы расхохотались, хотя веселого было мало – кончалась целая эпоха нашей жизни. Надежда поработать летом испарилась, а отец грозился отобрать водительские права, если я не сдам хвосты по химии. Говоря серьезно, банкротство стало запоминающимся уроком – как предприятие может рухнуть в один миг. Билл, надо сказать, запомнил урок навсегда.
С расстояния прожитых лет закрытие CCC представляется благом. Наше братство было вынуждено искать доступ к компьютерам, и пришлось набираться опыта. В то время IBM контролировала две трети рынка мейнфреймов. Их ближайших конкурентов называли «семь гномов»: Burroughs, Control Data, General Electric, Honeywell, NCR, RCA и UNIVAC. Как и стремительно развивающиеся компании вроде DEC, они пытались расширить свою скудную долю на рынке, обойдя лидера по цене, мощности, инновациям – или сразу во всем. В сфере программного обеспечения рынок был еще более пестрым. Сегодня, после неизбежных встрясок, обычных для развивающейся отрасли, есть в основном три операционные системы для персональных компьютеров: Windows, Mac OS фирмы Apple и разные вариации Unix. В 1970-е годы систем насчитывались буквально десятки. Программное обеспечение для каждой линии компьютеров было замкнутым мирком.
Однажды вечером после уроков (в старшем классе Лейксайда) я нахально вошел в университетскую компьютерную лабораторию, взял руководство и сел к телетайпу, подсоединенному, как я вскоре узнал, к компьютеру Sigma-5 фирмы Xerox Data Systems. Какой-то старшекурсник что-то спросил у меня, и вскоре стало известно, что я вроде бы соображаю в том, что делаю. Так продолжалось, пока преподаватель не позвал меня к себе в кабинет и не спросил:
– Что-то я вас не припомню. Вы из моей группы?
– Нет, сэр, – ответил я.
– Вы вообще не записаны, я прав?
Пришлось признаться, что я не записан. Профессор улыбнулся.
– Хорошо. Давайте так. Если будете помогать моим студентам, можете приходить.
Теперь пути назад не было. Я пересел за Burroughs B5500 и работал с мощным языком Алгол. Первый раз я столкнулся с «пакетной обработкой» – шаг назад, который только укрепил мое восхищение PDP-10. Я пробовал работать с Control Data CDC-6400 и Imlac PDS-1 – первым графическим мини-компьютером, на котором обнаружил версию «Звездных войн» Стива Расселла. Я как губка впитывал знания, где мог. Мы все были тогда губками.
В ноябре портландская компьютерная компания Information Services Inc. пригласила меня и трех моих «коллег», чтобы обсудить контракт, – гигантское достижение для нас. Прежде чем отправиться в Орегон, мы обозвали себя Lakeside Programming Group (Лейксайдская компания программирования) – это звучало официально и по-взрослому. Information Services Inc. хотели получить программу расчета платежных ведомостей, написанную на Коболе – языке высокого уровня, который применялся в бизнес-программах. Взамен они предоставляли нам бесплатное время на своих PDP-10. Мы, чтобы подчеркнуть опыт работы, отправили в компанию резюме; Билл, которому только исполнилось 16, написал свое карандашом на линованном тетрадном листе. Работу мы получили.
Однако дождаться звездного часа нам было не суждено. Кобол оказался громоздким, многословным языком, а работа над расчетной программой – кропотливой и утомительной. Мы трудились всю зиму, используя университетскую компьютерную лабораторию, пока не исчерпали кредит гостеприимства. В письме от 17 марта 1971 года профессор Хелльмут Голд жаловался, что наша работа «препятствует использованию лаборатории по прямому назначению». Прилагался список нарушений, включая «использование телетайпов (иногда всех одновременно) в течение длительного времени, иногда без присмотра, для распечатки бесконечных текстов». В результате уровень шума «препятствует нормальной деятельности и не соответствует общепринятому использованию удаленных терминалов».
«В свете этих и других обстоятельств, – заключил мистер Голд, – я вынужден просить вас сдать ключи и прекратить работу в лаборатории незамедлительно». Мы поняли, что на нас пожаловались старшекурсники, и перебрались к каким-то другим телетайпам, чтобы закончить работу.
Хотя мы так и не получили вознаграждения за расчетную программу, было приятно вернуться к старым добрым PDP-10. И мы стали смотреть на себя уже не как на любителей, а как на людей, способных зарабатывать программированием.
Поскольку у меня был доступ к полкам компьютерной библиотеки университета, я стал исследовательским подразделением Lakeside Programming Group. Бессчетные часы я проводил, зарывшись в журналы вроде Datamation и Computer Design, изучая последние тенденции мира компьютеров. Я копался в зубодробительных технических отчетах из MIT и Carnegie Mellon, набитых теоретическими выкладками обо всем – от искусственного интеллекта до новейших алгоритмов. Найдя что-нибудь интересное, я показывал это группе.
Судя по моему выпускному альбому, я читал и другие книги. На фото я сижу за партой в своем привычном зеленом вельветовом пиджаке и синей рубашке, похожей на оксфордскую (в кадр не попали битловские ботинки). У меня длинные волосы по тогдашней моде, густые баки и китайские усы в стиле Фу Манчу. Подбородком я упираюсь в стопку из одиннадцати книг, среди которых «Дублинцы» Джойса, «Современная физика для университетов», «Мексиканская война» и Библия. Подозреваю, что композиция составлена нарочно, чтобы изобразить, как нас загружали чтением. И все же это хорошая иллюстрация широты моих интересов.
Мною двигало скорее любопытство, чем стремление к хорошим оценкам. Когда доходило до викторины по Гражданской войне или спряжения французского глагола pouvoir, я с трудом изображал интерес. «Я еще и рассеянный (это не то слово) и ленивый (мягко выражаясь) в отношении всего, что не сулит мне живого или созерцательного удовольствия» – так записал я в дневнике. Но дайте мне энергичного учителя и захватывающий материал – и я не угомонюсь. Вспоминаю свое увлечение Артюром Рембо – я погрузился в строки неуемного желания и тревоги. Потом меня захватила история Ассирии, а в выпускном классе – философия.
Именно тогда, во время дискуссии о Канте, обмениваясь завтраками с ученицами школы Святых Имен, я встретил свою первую настоящую подругу: рыжеволосую Риту, яркую и обворожительную.
По Макалистер-холлу слонялись ученики, которых интересовал только Бейсик и больше ничего. Я был не такой. Я участвовал после школы в блюзовых джемах со своей акустической гитарой. Я любил литературу и кино; в шахматной сборной играл на четвертой доске. Я болел за футбольную и баскетбольную команды университета – страсть, доставшаяся мне от отца. Я общался с людьми из разных социальных групп – и с будущими хиппи, и с компьютерщиками. Я не был ботаником. Я просто обожал компьютеры – помимо прочего.
Тридцать лет спустя Фред Райт вспоминал, как учил нас с Биллом в Лейксайде. На вопрос о наших успехах в Microsoft он ответил:
