В июне, когда поток наличности иссякал, я и Билл готовились к слушаниям с помощью нашего юриста, Пауля Майнса. После каждого заседания мы бежали в гараж, чтобы выяснить, кто быстрее доедет до офиса без штрафа. Моя «Монза», хоть и быстрая, не могла тягаться с «Порше» Билла. Приходилось проявлять чудеса изобретательности, срезать путь по переулочкам и стоянкам, и все равно мне удавалось победить хорошо если в одном случае из четырех. Однажды я вышел из зала заседания, чтобы принести какой-то документ из машины Билла. Вечером мы посмотрели друг на друга и одновременно кивнули: наш сигнал на старт гонки. Я рванул из гаража и легко победил, хотя и удивился, что ни разу не видел «Порше» по дороге. И тут я почувствовал что-то в кармане… это были ключи от машины Билла. Когда я вернулся в здание суда, Билл с презрительной гримасой покачал головой.
– Только так ты и можешь победить, – сказал он.
Слушания очень утомляли. Страшно было смотреть, как три адвоката Pertec выстраивались в шеренгу перед нашим одним. Тяжело было слушать, как Эд дает показания против нас. Мнение судьи, казалось, меняется день ото дня. До нас постепенно дошло, что он ничего не понимает в программировании – почти неизведанной области для юристов. После десяти дней заслушивания показаний судья забрал дело на подробное рассмотрение, не сообщив, когда можно ждать окончательного решения.
От этого решения зависело очень многое. Если Pertec получит права на наши исходные коды, это будет означать конец Бейсика Microsoft, каким мы его знали, да и львиной доли всего нашего бизнеса. Пришлось бы начинать писать новый Бейсик с нуля или переключаться на другие программы. Над нашим будущим нависла угроза.
Тем временем из-за судебного запрета мы оказались на голодном пайке. Лето сменила осень, а мы пытались наскрести денег на зарплату и аренду помещений и машинного времени. Дошло до того, что пришлось занять 7000 долларов у Боба Гринберга, однокашника Билла по Гарварду, которого мы наняли написать Бейсик для нового чипа Texas Instruments. Мы задолжали своему адвокату, а в случае поражения на нас повесили бы судебные издержки. Наши противники делали вид, что с их глубокими карманами могут взять нас измором, и я начал опасаться, что они правы.
– Слушай, – сказал я за ужином Биллу, – у нас почти не осталось денег. Может, правда, пойти на мировую?
Но Билл ответил:
– Тут доверься мне. Я говорил с отцом, он считает, что у нас хорошие шансы на победу.
Я спросил у Пауля Майнса напрямик, и он ответил так же. Пришлось смириться и терпеть дальше. В ноябре, через семь месяцев после начала процесса, судья огласил решение на двенадцати страницах. Специальный пункт в контракте, который Эд не стал проверять, решил все.
«Показания не оставляют сомнений, что MITS никогда не выполнял того, что можно было бы расценить как максимальные усилия по маркетингу исходных кодов», – гласило решение. Наложив вето на передачу сублицензии, MITS/Pertec «явно нарушили обязательства в отношении максимальных усилий… Я считаю это актом нарушения авторского права, не соответствующим ни букве, ни духу контракта».
Решение означало полную победу Microsoft. Наш контракт с MITS был расторгнут, Pertec признана ответственной за неполучение нами процентов с продаж. Гораздо важнее оказалось то, что мы с Биллом получили полные права на наш интерпретатор Бейсика и могли продавать его кому угодно – и, более того, оставлять всю выручку себе. Огромное препятствие исчезло с нашего пути.
Вскоре Эд ушел из Pertec – после того как компания забраковала его проект компьютеров-лэптопов.
– Мы не знаем, хотят ли люди держать компьютер у себя на столе, – сказал ему начальник, – но уж точно уверены: они не хотят держать компьютер на коленях.
(Эд, как и я, порой слишком опережал время со своими идеями.)
В 1978 году компьютеров TRS-80 было продано 100 000 штук, Commodore PET – 25 000, Apple II – 20 000, the IMSAI – 5000; «Альтаир» – 3000. Вскоре Pertec отказалась от бренда «Альтаир» в пользу своей новой разработки. Фирма закрыла завод в Альбукерке в 1980 году и перенесла производство в Калифорнию.
Как всегда Эд не остался без дела. Он купил овощное хозяйство в Джорджии, в свои 40 лет поступил в медицинскую школу и стал сельским врачом. Хотя он жил полнокровной жизнью после MITS, он жалел, что оказался выкинут со страниц книги истории.
– Мы создали отрасль, – говорил он в 1996 году в документальном фильме «Торжество нердов», – и, кажется, это осталось незамеченным.
Он прав наполовину. Эд в самом деле создал первый по-настоящему коммерческий персональный компьютер, первую доступную универсальную машину. Он занимался всеми сторонами маркетинга микрокомпьютеров – от публикаций и конференций до розничной сети. Его воображение не знало границ. «Альтаир» даже представил интерфейс для цифровой камеры еще в 1976 году.
И он предоставил двум недоучкам из колледжа возможность всей их жизни.
Но Эд ошибался, утверждая, что его забыли. После его смерти в апреле 2010 года некролог появился на первой странице New York Times (на фото Эд в своем докторском халате склонился над «Альтаиром 8800»). Мы с Эдом помирились давным-давно, они с Биллом позабыли свои разногласия. Когда Билл прилетел к Эду – за несколько дней до его смерти, – Эд говорил о нанотехнологиях и о том, что мог бы с ними сделать. Он смотрел вперед до самого конца.
Выиграв дело в арбитражном суде, мы отдали Бобу Гринбергу долг с процентами и подписали сделки по Бейсику для Commodore PET и TRS-80. Цены на лицензии устанавливались с потолка – лишь бы рынок выдержал, потому что никто не знал наверняка, чем обернутся персональные компьютеры. Я полетел в Форт-Уэрт, где мы должны были встретиться с Биллом и провести демонстрацию для Tandy, которая уже натерпелась из-за использования в первых TRS-80 «крохотного» Бейсика (Tiny BASIC). Нас проводили в просторный кабинет Джона Роуча, высокого, спокойного, открытого техасца, которому скоро предстояло стать председателем и исполнительным директором Tandy. С таким шутить не стоило.
– Ну, ребята, – неторопливо начал Роуч. – Вы действительно можете нам предоставить интерпретатор Бейсика, который будет работать с нашей машиной?
– Думаем, что можем, – ответил Билл и залпом отбарабанил некоторые выдающиеся характеристики нашего программного обеспечения.
Роуч кивнул и спросил:
– И во сколько это мне обойдется?
– Пятьдесят тысяч долларов, – ответил Билл, стараясь говорить спокойно.
– Это, пожалуй, – просто ответил Роуч, – самая большая хрень, какую я слышал в жизни.
Мы с Биллом вытаращились друг на друга. В ходе торгов приходилось слышать от людей всякое, но тут было что-то новенькое. Позже Билл сказал мне:
– Ну, допустим, я запросил много, но хрень?
Впрочем, мы не отступили и в конце концов получили нашу цену. Меня всегда поражало умение Билла блефовать; он демонстрировал сверхуверенность, так что люди, подобно Джону Роучу, не подозревали, как мы боимся, что сделка сорвется. Побывав на краю катастрофы в арбитражном суде, мы усвоили еще один урок. Двигаясь вперед, нужно нацеливаться на максимальную долю на рынке в любом секторе. Слишком много клиентов не бывает.
