Глава 16
Космос
В детстве, входя в библиотеку, я сразу устремлялся в разделы науки и научной фантастики. Я подсел на фантастику после романа Роберта Хайнлайна «Ракетный корабль “Галилей”», о том, как подростки построили в пустыне ракету и отправились на Луну. Но мне нравились и не фантастические книги, такие как «Ракеты и полеты в космос» Вилли Лея – рассказ о рождении немецкой ракетной техники.
Романы переплетались с реальностью тех дней. 12 апреля 1961 года Юрий Гагарин стал первым человеком в космосе – захватывающее событие, даже для второклассника. Вечером того дня я вышел на крыльцо, где мама показывала мне созвездия. Я смотрел вверх и думал: а можно отсюда его увидеть? Я не знал, что полет Гагарина в один виток продолжался меньше двух часов и что он уже благополучно приземлился.
Я помнил наизусть имена семи астронавтов проекта «Меркурий», американских героев космоса. Через три недели после полета Гагарина я смотрел по телевизору на Алана Шепарда, который первым взлетел на ракете. Девять месяцев спустя, когда Джон Гленн стал первым американцем, достигшим орбиты, его имя было у всех на устах. Космическая наука стала национальной идеей; Джон Кеннеди заявил, что американцы достигнут Луны до конца десятилетия. Как и все мальчишки, я собирался стать астронавтом, когда вырасту. Для настоящего приключения нет ничего лучше открытого космоса.
Это был год и Всемирной выставки в Сиэтле, и мой двоюродный брат Томми из Оклахомы приехал к нам на все лето. Я помню, с каким восторгом мы смотрели фильм «Лунный пилот», где Дани Саваль, французская актриса, играла инопланетянку. Наша штаб-квартира – за неимением домика на дереве – помещалась в чулане моей спальни, под скатом крыши. Мы вынимали вешалки с одеждой и сидели на подушках на полу, пришпоривая фантазию (прерываясь, когда мама приносила бутерброды с тунцом).
– Пять минут до старта. Доложите готовность.
– Готов. Все системы функционируют нормально.
Мои рисунки того времени тщательно проработаны: космонавт с полным набором инструментов и приборов, включая ранец, превращающий углекислый газ в воду; шарообразный космический корабль с причальной площадкой для космических такси и «ионным двигателем». Под готовым к взлету кораблем я накорябал послание моему двоюродному брату, которого мне очень не хватало в качестве второго пилота: «Дорогой Томми, эта большая ракета называется “Орел-Громовержец”. Его разработал я. Это ракета для исследования Марса. Очень жаль, что ты не можешь мне помочь, потому что мне очень трудно справиться одному. Возвращайся скорей, и мы начнем. Твой брат, Пол Аллен».
Потом меня спустили с небес на землю. В пятом классе я все время менялся местами в классе, подбираясь ближе к доске, пока учитель не обратил внимание на то, что я щурюсь на первом ряду. Родители повели меня проверять зрение, и результаты оказались трагическими для вдохновенного пионера космоса: острота зрения – 5 %. Меня не возьмут в НАСА и даже пилотом коммерческой авиалинии.
Все же я продолжал читать. Прикончив каталог публичной библиотеки, я пошел с отцом в хранилище университетской библиотеки и просматривал разделы ракетой техники и авиации полку за полкой. Это было увлекательно. До сих пор помню заплесневелые страницы и иллюстрации. Моими любимыми стали ежегодники из серии «Всемирная история авиации Джейна». Я выучил характеристики самолетов и их двигателей времен Второй мировой войны, вроде немецких «Юнкерсов» Ю-88. Я начал разбираться в том, как работает реактивный двигатель.
Научная фантастика, соединяющая технологии и приключения, обращается в первую очередь к мальчикам-подросткам. В мои первые годы в Лейксайде я в выходные, лежа утром в постели, читал книги-перевертыши из фантастической серии Ace Double. Потом я принялся за более сложных писателей: Артура Кларка, Айзека Азимова и замечательного стилиста Джека Вэнса, ставшего моим любимым. Особенно мне нравилась «твердая» фантастика Хайнлайна, в которой были и настоящие научные теории, и пальба из лучевых пистолетов. Но меня раздражали авторы, чьи герои путешествовали быстрее скорости света – я знал, что это теоретически невозможно.
(Через четверть века после того, как я покинул дом, я зашел в свою комнату в поисках какой-то книги и обнаружил, что все они исчезли.
– Я их продала, – объяснила мама. – Представляешь, Пол: мне дали за них семьдесят пять долларов!
Я с трудом простил маму – помогла старая фотография. Увеличив картинку, я смог разобрать названия на корешках. Я нашел копии почти всех.)
Благодаря фантастике я начал задумываться о параллельных вселенных, о том, как самая дикая идея может стать реальностью. Некоторые из фантастических предположений сейчас рассматриваются как научно недостижимые (антигравитация, подпространственный двигатель) или непрактичные по финансовым и организационным соображениям (летающий автомобиль). Но другие – от видеоконференций до спутников связи – оказались точным предвидением будущего. С другой стороны, обложки призвали меня задуматься, каким путем пойдет развитие технологии. Я решил вернуть долг книгам, открыв Музей и Зал славы фантастики в Сиэтле, единственный в мире такого рода.
Мои практические опыты в ракетостроении начинались со спичек, обернутых фольгой и установленных на стартовой площадке из скрепки. Я играл со сборным планером Jetex, запуская его с помощью кристаллов нитрата гуадина: мало тяги, зато много шума и дыма. Развлекаясь, мы с Дугом Фуллмером натягивали над дорогой веревку, к которой с одного конца прикрепляли бутылочную ракету с подожженным красным фейерверком. Если мы правильно рассчитывали время, фейерверк вспыхивал над проезжающей машиной, водитель пугался, а мы ныряли в кусты.
Меньше мне повезло, когда я пытался запустить алюминиевую трубку от шезлонга, набив ее смесью цинкового порошка и серы и водрузив на кофейник. Под восхищенным взглядом моего двоюродного брата Криса я поджег топливо. Ракета зашипела, задрожала, потом опрокинулась и расплавилась. Последний мой опыт в духе Вернера фон Брауна проходил в подвале Дуга, где мы пытались изготовить ракетное топливо, «Гремучее бабушкино печенье». Мы расплавили нитрат калия и сахар, используя паяльную лампу отца Дуга вместо бунзеновской горелки. Видимо, мы перестарались, потому что смесь вспыхнула и огонь лизнул потолок. К нашему облегчению, смесь выгорела сама, не спалив дом Дуга. Мы сохранили все в тайне и не повторяли опыт.
Увлечения приходят и уходят, но моя страсть к ракетам продолжалась. В 16 лет я с мамой и сестрой смотрел, как лунный модуль «Аполлона-11» совершает посадку в Море Спокойствия. Через шесть часов мы увидели, как Нил Армстронг идет по Луне. Вечером я вышел на крыльцо, как в день полета Юрия Гагарина, и глядел на бледный диск в небе. «Там наверху ходят люди с Земли», – повторял я с восхищением.
После «Аполлона» НАСА стало использовать беспилотные зонды. Космос потерял печать романтики, но мой интерес не ослаб. Весной 1981 года, в разгар бешеной работы Microsoft над Project Chess, Чарльз Симони предложил слетать во Флориду на первый запуск шаттла «Колумбия». Никто из нас прежде не видел старта живьем; Чарльз на полчаса опоздал к пуску «Аполлона-8», свернув не на то шоссе в Джорджии. Я был обеими руками за, пока мы не сообразили, что старт назначен на пятницу 10 апреля – в этот день должно было состояться первое общее собрание работников компании. Вместо того чтобы присоединиться к ликующей толпе в космическом центре Кеннеди, мы будем торчать в «Ред Лайон Инн» в Белвью.
