– Верн сожалеет о прошлой ночи и о том, что не предложил тебе себя.
– Отлично, замечательно, но я не собиралась ставить на него отметину. Правда, не собиралась. Понимаешь, Марианна? Я сделала это не специально. Точно так же, как прошлой ночью с мунином, утром я не владела собой. Меня захватил запах крови и теплой плоти. И это было… жутко.
Она рассмеялась.
– Жутко? Это лучшее определение, которое ты смогла придумать, Анита? Жутко! Ты – Палач, сила, которая устрашает, и при этом такая… молодая.
Я посмотрела на нее и хмыкнула.
– Хочешь сказать – наивная.
– Ты не наивна в принятом смысле. Уверена, что ты видела больше крови и смерти, чем я. Это видно по твоей силе, жестокости. Ты и притягиваешь это, и преследуешь. Но при всем этом в тебе остается нечто свежее, и неизменно детское. Не важно, какие трудности встают у тебя на пути, в тебе всегда останется определенная часть, которой будет проще сказать «ой!», чем «черт возьми!».
Под ее внимательным взглядом мне хотелось поежиться, или лучше – сбежать.
– Я потеряла контроль над своей жизнью, Марианна. А контроль для меня очень важен.
– Я бы сказала, что контроль – одна из самых важных для тебя вещей.
Я кивнула, и мои волосы запутались в чешуйках высохшей краски на досках дома. Оттолкнувшись от стены, я встала прямо перед ней.
– Как мне вернуть контроль, Марианна? Похоже, у тебя есть ответы на все вопросы.
Она снова рассмеялась, смехом, который больше подошел бы атмосфере спальни.
– Не на все. Но возможно, есть на те, которые интересуют тебя. Я знаю, что к тебе снова явится мунин. И это может случиться, когда ты будешь меньше всего этого ожидать, или когда тебе больше всего будет нужен твой драгоценный контроль. Он может захватить тебя и стоить жизни небезразличным для тебя людям, как это могло произойти прошлой ночью. Только посредничество Верна позволило Ричарду добраться до тебя, никого не убив.
– Да уж, Райна была бы в восторге, если бы свела одного из нас в могилу.
– Я чувствовала удовольствие мунина от разрушения. Тебе тоже присуще насилие, но только если оно служит высшей цели. Это инструмент, которым ты умело пользуешься. А ваша прежняя лупа любила насилие само по себе, как нечто разрушающее. Разрушение было в ней самой. Какая ирония судьбы, что в таком преданном всему отрицательному существе был еще и целитель.
– Жизнь полна этих маленьких ироний, – заметила я, не пытаясь скрыть сарказма.
– У тебя есть шанс изменить ее мунин, преобразовать ее сущность в нечто абсолютно позитивное. Определенным образом ты можешь помочь ее духу несколько исправить ее карму.
Я нахмурилась.
Она замахала на меня руками.
– Прошу прощения. Сведем философию к минимуму. Я верю, что могу помочь тебе вызвать и укротить мунин. Верю, что вместе мы сможем начать использовать все те виды силы, которые тебе теперь подвластны. Я могу научить тебя управлять не только мунином, но и этим твоим мастером вампиров, и даже твоим Ульфриком. Ты их ключ друг к другу, Анита. Их мост. Их чувства к тебе – весомая часть образовавшейся между вами троими связи. И я могу сделать тебя всадницей, а не лошадью.
На ее лице появилась жестокость, которая заставила мое тело откликнуться. Она говорила, что думала, верила в это. И, что странно, я тоже.
– Я хочу это контролировать, Марианна. Все это. И хочу этого сейчас больше, чем чего-либо другого. Если я не могу этого прекратить, то хочу это контролировать.
Она улыбнулась, и от этого у нее сверкнули глаза.
– Хорошо. Тогда начнем наш первый урок.
– Какой урок? – нахмурилась я.
– Заходи в дом, Анита. Если твое сердце и разум этому открыты, то первый урок тебя ждет.
И она, не дожидаясь меня, ушла в дом.
Я осталась стоять на летней жаре. Если мое сердце и разум этому открыты. Что, черт возьми, это значит? Ну, как говорит избитое выражение, есть только один способ узнать. Я открыла сетчатую дверь и вошла. Меня ждал урок номер один.
37
Марианна отвела меня в комнату, в которой расположился Натаниель. Комнатой оказалась большая спальня на нижнем этаже. Несколько часов назад она была залита светом утреннего солнца, но теперь, к трем часам дня, в комнате царил полумрак. Окно было распахнуто, и нас наконец достиг легкий ветерок, приподнимавший белые кружевные занавески. На кухонном табурете стоял работающий вентилятор, так, чтобы гнать воздух на кровать. Обои были почти белыми с приятным рисунком из розовых цветов. В углу на потолке, как огромная чернильная клякса, расплылось коричневое пятно от воды.
Кровать была большая, с четырьмя латунными столбиками, выкрашенными в белый цвет. Покрывало было сделано из лоскутков с сиреневыми и розовыми цветками, явно ручная работа. Свернув покрывало, Марианна положила его на большой, стоявший под окном деревянный сундук.
– Слишком жарко для одеял, – заметила она.
На кровати в розовых простынях вниз лицом лежал уже раздевшийся Натаниель. Марианна спустила простынь ему на бедра, и по-матерински похлопала его по плечу. Я уже собиралась начать возражать против подобного стриптиза, но впервые увидела его раны.
Нечто с когтями нанесло ему широкие и глубокие порезы примерно от середины спины вниз, через левую ягодицу. Раны были рваные и более глубокие сверху, уменьшаясь к низу. Надевать поверх них одежду было наверняка чертовски больно.
Меня удивило, что Натаниель не показал мне свои ранения раньше. Обычно он достигал небывалых высот в деле демонстрации мне своего тела. Интересно, что изменилось?
Марианна показала на телефон у кровати.
– На случай, если позвонит твой друг из полиции. У меня есть и беспроводной телефон для обычных звонков, но этим аппаратом у кровати я пользуюсь, если дело касается стаи.
– Чтобы никто случайно не настроился на волну беспроводного телефона, – кивнула я.
Кивнув мне в ответ, Марианна подошла к туалетному столику с массивным овальным зеркалом и мраморными ручками ящиков.
– Когда я была совсем маленькой, и мне было больно или грустно, особенно, когда было так жарко, моя мама обычно расплетала мне волосы и расчесывала их. И расчесывала до тех пор, пока они не расстилались по спине как шелк, – она повернулась к нам с щеткой для волос в руках. – Даже сейчас, когда я падаю духом, мне доставляет необыкновенное удовольствие, если кто-то из близких людей расчесывает мне волосы.
Я удивленно посмотрела на нее.
– Ты что, предлагаешь мне тебя расчесать?
Она улыбнулась так очаровательно и ослепительно, что я насторожилась.
– Нет, я предлагаю, чтобы ты расчесала волосы Натаниелю.
