Послышался голос Дольфа:
– Анита?
– Я здесь, сержант Сторр, – громко сказала я. Не прокричала, но постаралась, чтобы меня было слышно всем присутствующим.
Из-за стройного ряда помощников вышел и встал перед ними шериф Уилкс. Его пистолет остался в кобуре.
– Положите трубку, Блейк.
– О-о, шериф Уилкс, как мило встретить вас в домике у Ричарда в такое прекрасное утро!
Он угрожающе пошел через комнату ко мне. Вырвал у меня телефон, и я не стала сопротивляться. Не думаю, что он заявился, чтобы кого-нибудь убить, но вот покалечить – это точно. И я очень старалась не дать ему повода это сделать. Что бы он сегодня ни собирался делать, я ему задачу упрощать не буду.
Он приложил телефон к уху, услышал Дольфа и повесил трубку.
– В этот раз телефонный звонок тебя не спасет, Блейк.
Я посмотрела на него большими невинными карими глазами.
– А мне разве нужно спасение, шериф Уилкс?
Зазвонил телефон. Все остались на своих местах и слушали трели. Через семь звонков Уилкс поднял и сразу повесил трубку. Его почти трясло от злости. По рукам пробегала вполне видимая дрожь. А лицо пылало от усилия не совершить что-нибудь, о чем потом придется долго сожалеть.
А я изо всех сил старалась выглядеть максимально нейтрально. Максимально безобидно. С длинными, в беспорядке после сна волосами и в одной простыне выглядеть безобидно было не трудно.
Но тут открылась дверь ванной, и оттуда вышел Ричард в одном полотенце. Стволы синхронно повернулись и уставились в его сторону. Он застыл в проеме, а вокруг него клубился и тек в комнату легкий пар.
Поднялся дикий крик. Копы дружно заорали:
– Руки вверх! Лицом на пол!
Ричард совершенно спокойно водрузил пальцы на собственную макушку. Он их слышал. Он вышел из душа, уже зная, что у нас в комнате полно народу. Он спокойно мог выпрыгнуть в окно, но не сделал этого.
Конечно, если бы они всерьез считали, что мы опасны, они бы скрутили его раньше. Но все же допустили, чтобы он вышел сам. Они не обращались с нами, как с преступниками. Они действовали, как преступники.
Ричард лежал на животе, пистолет Мейдена упирался ему между лопаток. Лязгнули наручники. Помощник со шрамом за длинные мокрые волосы поставил Ричарда на колени. Полотенце держалось на месте. Героическое полотенце.
Опять зазвонил телефон. Каждый следующий звонок казался громче предыдущего.
Через три звонка Уилкс схватил аппарат и швырнул его об стену. Об дальнюю стену, под которой тот и упокоился. После чего шериф уставился на меня, дыша так тяжко, что на него было просто больно смотреть.
Заговорил он очень осторожно, боясь сорваться на крик, боясь, что если он потеряет контроль хотя бы над голосом, это будет конец.
– Я велел вам убираться из моего города.
Я постаралась ответить как можно мягче, совсем не угрожающе.
– Уилкс, вы дали мне срок до сегодняшнего вечера. А сейчас еще и девяти утра нет. Что за спешка?
– И вы уедете сегодня?
Я уже открыла рот, чтобы сладко соврать, когда вмешался Ричард.
– Нет.
Вот, черт.
Уилкс схватил меня за руку и потащил к Ричарду. Я благополучно запуталась в простыне, и последние несколько футов он меня практически волок по полу. Мои основные усилия были направлены на то, чтобы простыня осталась прижатой к моей груди. Синяки – это ладно, а вот нагота перед всеми ними – определенно не “ладно”.
Уилкс полу-швырнул, полу-уронил меня на пол рядом в Ричардом. Ричард попытался подняться, но шрамолицый помощник шерифа двинул его в плечо рукоятью пистолета.
Я тронула Ричарда за руку.
– Все в порядке, Ричард. Просто пусть все сохраняют спокойствие.
– Боже, ну ты и холодная сучка! – подал голос обладатель шрама.
Не отвечая, я посмотрела на Уилкса. Главным тут был он. Именно он будет решать, насколько плохо все это закончится. Если он останется спокойным, то такими же будут и остальные. Если же все потеряют спокойствие, то мы крепко влипли.
Уилкс молча смотрел на меня. Дыхание у него выровнялось, но глаза все еще были дикими.
– Уезжайте из города, мистер Зееман. Сегодня же.
Ричард открыл рот, и я сильно сжала его руку. Он будет резать правду-матку, пока я не заставлю его заткнуться. А правда-матка была совсем не тем, что нам было нужно в данной ситуации.
– Мы уедем, Уилкс. Вы были очень убедительны, – сказала я ласково.
Уилкс покачал головой.
– Думаю, вы врете, Блейк. Думаю, Ричард собирается остаться. И думаю, что вы скажете мне все, что угодно, чтобы мы ушли.
Все это было правдой, и тем труднее мне было с ним спорить.
– Мы были бы дураками, если бы остались, Уилкс.
– Думаю, Ричард и есть дурак. Мягкосердечный, зеленый либерал. И убедить мы должны не вас, Анита, а вашего бойфренда.
На счет бойфренда спорить я не стала. Больше не могла. И подвинулась чуть-чуть ближе к Ричарду.
– И как же вы собираетесь его убеждать?
– Томпсон, – позвал Уилкс.
Шрамолицый уступил место у Ричарда Мейдену. Мейден выглядел не так уверенно, события развивались слишком стремительно для него, но пистолет не убрал. Он не целился в Ричарда, но оставил пушку на виду у того.
– Томпсон, мы еще не обыскивали миз Блейк на предмет оружия.
Томпсон расплылся в большой, довольной улыбке весельчака.
– Точно, шериф.
Ухватившись двумя руками за простыню, он вздернул меня на ноги. Рывок был достаточно сильный, и я налетела на него. Придерживая меня, он обхватил меня одной рукой. Его армейский ремень вжался мне в живот, зато удержал всё остальное от соприкосновения.
Я больше почувствовала, чем услышала за спиной Ричарда и оглянулась. Мейден сменил пистолет на дубинку, которая теперь уперлась Ричарду под подбородок, прижимаясь над кадыком, так, чтобы не сломать ему горло. Было очень похоже на то, что Мейден немало тренировался.
Томпсон усмехнулся.
– Не рыпайся пока, любовничек. Ты пока не видел ничего возбуждающего.
Все это мне совсем не понравилось. Он тем временем схватил простыню и попытался вырвать ее у меня из рук. Я сопротивлялась. Чуть отступив, он дернул простыню – достаточно сильно, чтобы я покачнулась, но из рук ее не выпустила.
Уилкс поморщился.
– Хватит изображать проклятый буксир, Томпсон. Сделай это, наконец.
Томпсон потащил простыню вниз, и я не очень изящно грохнулась на колени, но со своей единственной одеждой не рассталась. Простыня осталась у меня. Я его злила, не из самых умных, но быть голой – не лучшее мое состояние. Я никогда не чувствовала себя обнаженной. Я чувствовала себя именно голой.
