Аристарх, видя, что опять может разразиться поток ненужных слов и, чтобы заранее предупредить его, опередил вопросом:
— Что они было потом?
Голошин суетливо задвигался:
— Один из них, который Гусев, на балконе сказал другому, Бородавкину то есть, — да, это то, что надо. Я еще подумал тогда, что значит «то, что надо»? Уж не хочет ли он сказать, что с моего балкона стреляли? Но спросить ничего не успел. Гусев повернулся ко мне и говорит, вот и попал ты, дядя! И как врежет мне в зубы. У меня чуть голова не оторвалась от туловища. Я им говорю, вы что, товарищи менты, я ни сном ни духом. А они мне в лоб наставили свой поганый пистоль и таким матом обложили, что у меня уши завяли. Я за всю мою жизнь не слыхивал такого. И тут я сразу сообразил, что никакие они не менты. Но было поздно. Меня заклеили скотчем и под кровать запихнули. Потом долго тут сидели, разговаривали мало и совсем не по-ментовски. Говорили, уборочку сделать надо, зачистку провести, кого-то лишить голоса. А в конце Гусев сказал Бородавкину, чтобы тот топал вниз, заводил машину и был наготове. А сам ушел на балкон. Я выждал время и стал развязываться. При них боялся пошевелиться, пристрелить могли запросто.
— Но и почему же они вас не убили? — опять прервал монолог Голошина Акламин.
Хозяин квартиры вздрогнул от этого вопроса и несколько замешкался, завозился на стуле, прежде чем сказать:
— У них надо спросить. Я, пока лежал под кроватью, в любую минуту ждал, что вот-вот шмальнут в меня.
Аристарх посмотрел на лист бумаги с его объяснением и, видимо, не удовлетворившись чем-то, попросил:
— Подумайте еще, какие приметы особенно запомнились?
— Да какие приметы, — Голошин нервозно задергался, ерзая по стулу задом. — Оба в париках были. Точно говорю, в париках. Уж парик от настоящих волос я всегда отличить смогу. Будьте уверены. И усы наклеенные. Только я потом сообразил, что все это ненастоящее, а поначалу-то со страху даже не обратил внимания. В такие моменты совсем не об этом думаешь. Знаете, может, они потому и оставили меня в живых, что были в париках, усах и, возможно, в гриме. А почему нет? Поди узнай их, когда все это сдерут с себя. Хотя один роста был небольшого, шея короткая, глаза навыкате. Это Гусев. А другой — повыше, с длинной шеей, глаза близко расположены один к другому. Это Бородавкин.
— А особых примет не заметили? — спросил Акламин. — Ну, например, родинка, бородавка, шрам. Или картавость, шепелявость, голос не совсем обычный.
— Я же вам говорю, рожи как рожи, — хозяин квартиры перевалился с одной ягодицы на другую, — и голоса как голоса.
И опять перевалился на ягодицах, намереваясь пуститься в пространные объяснения.
Но Аристарх решительно взял инициативу в свои руки, задавая новые наводящие вопросы. В результате удалось выудить суть разговоров преступников и имена, вылетающие из их уст.
Корозов в течение всего дознания молчал, не проронил ни слова. Его овальное, чуть удлиненное лицо выражало спокойствие и даже некоторую отстраненность от происходящего действа. Мешать профессионалу было непозволительной глупостью. И даже если его подмывало задать свой вопрос, он просто крепко сжимал выразительные губы, как бы не давая им раскрыться и выпустить его из себя, показав ненужное любопытство. Лишь на длинные объяснения хозяина квартиры Глеб слегка хмурился и удивлялся терпению Акламина выслушивать такие монологи.
По большому счету объяснения Голошина не удовлетворили Аристарха. Дали не очень много. Учитывая, что это был единственный человек, кто видел преступников, можно было ожидать значительно больше. Однако определенно выяснить удалось лишь одно — что преступников было двое. Остальное — мелочи. От составления фоторобота Голошин отказался, сославшись на то, что на лица у него плохая память.
Потом, уже в полумраке, Акламин осмотрел балкон. Веревка привязана к металлическим поручням и опущена вниз. Голошин заявил, что это не его веревка, он к ней не имеет никакого отношения и не знает, откуда она взялась.
Все было не так хорошо, как хотелось бы.
На уличных столбах зажглись светильники. Свет от них был тусклым, безрадостным, плохо пробивал полумглу.
Возвращался домой Корозов уставшим. Раздражал свет фар от встречных машин и блеклый свет от светильников вдоль дороги. Так получалось в его жизни, что частенько он оказывался как на пороховой бочке. Жил как в песне: ни минуты покоя! Жизнь бурлила, словно кипящая лава. Стоило разделаться с одними трудностями, как тут же, как черт из табакерки, появлялись другие, а то и вообще начинали громоздиться одна на другую. Нельзя было расслабиться ни на минуту. Хорошо бы сам создавал их себе, а то ведь частенько разгребал чужие заморочки.
Из машины Глеб отдал распоряжение Исаю, чтобы тот удвоил охрану Крючка. Преступники заметали следы, и Крючок, без сомнения, был в цепочке предполагаемых жертв. Смутное предчувствие, что приближается что-то неприятное, давило беспокойством со всех сторон, сжимало сердце. Не хватало воздуха, духота изводила. До дому оставалось немного. Впереди был перекресток, правый поворот в тихий зеленый переулок.
На светофоре машина, сбавив скорость, ушла по зеленой стрелке. И в тот же миг на обгон резко пошел черный внедорожник. Водитель повернул голову влево и увидел, как тонированное боковое стекло у внедорожника опустилось и показался ствол автомата. Реакция была мгновенной: водитель сильно надавил на газ. Автомобиль ушел вперед, оставив внедорожник позади.
— Атас! — закричал во весь голос Корозову. — За нами — с калашом! Голову вниз!
Глеб автоматически пригнулся к сиденью.
Внедорожник снова рванул на обгон. Из него раздалась автоматная очередь. Водитель Глеба круто повернул руль влево, ударил обгоняющее авто в бок. Внедорожник со стрелком выбросило с дороги, он перескочил через бордюры и тротуар и сильно врезался в стену кирпичного дома, собрав гармошкой капот.
Машина Корозова пошла юзом, ее развернуло, и она, заглохнув, остановилась. Лишь свет фар продолжал бить в сторону от дороги. Придя в себя, водитель с Глебом выскочили из салона, кинулись к покореженному внедорожнику, в горячке забыв, что могли нарваться на пули. Мотор авто не работал, одна фара ярко светила в кирпичную стену. Рядом стоял столб со светильником, его свет бледно дрожал на кузове разбитой машины.
Рывком распахнули дверь, из-за которой стреляли, — и из салона вывалился стрелок с окровавленным лицом и автоматом в руках. Подумали, что при ударе автомобиля о стену стрелка бросило грудью на приборную панель и он потерял сознание. И только минутой позже рассмотрели, что в затылке стрелка зияло пулевое отверстие. Дверь водителя была открыта, за рулем никого не было. Успел скрыться, предварительно убрав стрелка.
Корозов разочарованно заскрипел зубами. Снова все концы в воду. Его водитель сплюнул:
— Вот сволочи, совсем оборзели! По трупам идут! Охрана нужна, Глеб! Эти твари не успокоятся, пока их всех не успокоить! Знать, удила закусили! Теперь уже кто кого!
