Увы, в моей скромной коллекции украшений ничего подобного не имелось. Всё оказалось до безобразия нескромным. Пришлось бежать к Одель. Если и у неё нет серебряных кулонов, загляну к Винсенсии. Марлен мне всё ещё категорически не хотелось видеть (и в то же время не хотелось такое к ней испытывать, но вот испытывалось!), а являться к Польке с просьбой одолжить мне побрякушку на свидание с её милым… В самом деле, я ведь не самоубийца.
Поэтому и постучалась сначала к Ротьер.
— Входите!
Одель ещё нежилась в постели и встретила меня полусонной улыбкой.
— Доброе утро, Ли. Что-то случилось?
— Хотела попросить у тебя какую-нибудь изящную подвеску. Одолжишь на сегодня?
— Почему бы и нет? Конечно, бери.
Не успела я приблизиться к туалетном столику, на котором в порядке возрастания (или убывания) были выставлены шкатулки от самой маленькой до просто-таки гигантской, как третья наина поинтересовалась:
— А зачем тебе?
— Мои украшения слишком вычурные.
— Куда-то собралась?
Пришлось признаться:
— Герцог пригласил меня на свидание. Сказал, что с вами уже общался, ещё при Шилле, а вот мне не успел уделить внимание. Решил это исправить.
— Даже так? — Ротьер негромко хмыкнула, и в её голосе мне явственно послышались нотки ревности.
Жалеть о том, что рассказала ей о свидании, я не стала. Всё равно уже утром об этом все узнают, когда мы с любвеобильным нашим не явимся на завтрак. А кулон добывать надо? Надо. Вот я и добываю.
— Не бери в голову, чистая формальность, — постаралась успокоить ревнивицу и обрадованно улыбнулась, выудив из кучи драгоценностей серебряную цепочку со скромной незамысловатой подвеской.
Пойдёт. Даже если за нами кто-нибудь и увяжется, не будут же они мне в декольте с лупой заглядывать или с биноклем высматривать, что там прячется у пятой наины между правой и левой прелестными половинками.
— Вот только мы не были удостоены этой формальности, — мрачно возвестила Одель моей спине, и я поняла, что пора закругляться.
— Мы туда и обратно, — обнадёживающе бросила я, поблагодарила наину за щедрость и, провожаемая пристальным взглядом с огоньком (в том смысле, что Одель меня уже готова была испепелить), поспешила за дверь.
И вот каково врёт? Задолжал он мне свидания… Лучше бы с другими наинами расплачивался! День ему со мной провести захотелось. А там захочется и недельку, и месяц, и целую вечность. А у меня, между прочим, нет столько времени. Нет в запасе вечности. Мне или домой надо, или на худой конец как-то исцеляться и думать, как устраивать свою жизнь здесь, в этом чокнутом мире.
Желательно подальше от всяких хальдагов, кузенов и Жеребчиков.
Я не зря раздобыла кулон — платьев с глухим воротом в гардеробе Филиппы не водилось. В том же ресторане (или где он там собрался со мной свиданничать) придётся снять верхнюю одежду. Пусть любовник Фили считает, что я послушно пляшу под его дудку, а когда герцог не обезумеет, скажу, что кулон оказался бракованным. Все претензии к магу, пичкавшему его чарами.
Для романтического свидания Илсе подобрала мне мятного цвета платье с кружевными вставками и серебряными аппликациями. Я не возражала. Получив вожделенные булочки, стала милой, покладистой и добродушной.
Светлая меховая накидка и в тон ей мягкая тёплая муфта завершили нежный образ, в котором я чувствовала себя не совсем комфортно. Но пофиг.
Главное, чтобы свидание с лордом скорее началось, а значит, скорее закончилось.
Вниз спускалась осторожно, будто шагала по минному полю. Опасалась, что Одель уже всем растрезвонила об эксклюзивном рандеву, и сейчас откуда-нибудь из-за угла выскочит Полька с канделябром наперевес. Или Марлен явится оттаскать меня за волосы. Да мало ли…
Но, к счастью, обошлось. Ни одна из невест мне так на глаза и не попалась. Только де Горт. Лорд поджидал меня в холле в компании вейра, снова, как раньше, обряженного в модные доспехи.
— О, вы и Морсика с собой взяли. — Я искренне обрадовалась грозного вида собачке.
И что же это у нас получается? Правильно, тройное свидание.
Хальдаг улыбнулся:
— Я решил, что ему не помешает немного размяться, а то скоро обрастёт жиром.
Морс мысленно фыркнул. Я, разумеется, поймала его фырканье и тоже не сдержала улыбки:
— Можем покидать ему палку в парке. Ну или пусть карету догоняет.
«Докукарекаешься ты у меня, цыпа», — ворчливо пригрозил мне вейр и первым выбежал на улицу, стоило де Горту распахнуть передо мной дверь.
Сегодня лицо Стального было выбрито на пятёрочку. Твёрдую. Оно выглядело таким гладким, что мне вдруг захотелось его погладить. Провести по щеке ладонью, ощутить мягкость кожи. После булочек меня уже не тянуло кусаться, а вот к де Горту всё равно, как назло, тянуть продолжало, словно подтаявшую на солнце жвачку, прочно приклеившуюся к подошве обуви — хальдагу.
Выбросив из головы это не очень лестное для нас с Мэдоком сравнение, я поудобнее устроилась на сиденье кареты, подмяв под бока подушки, и сделала вид, что с удовольствием наблюдаю за игрой света, отражавшегося от ледяных, будто хрустальных, веток деревьев.
— Какая сегодня чудесная погода, — заметила, когда экипаж выехал за ворота и покатился по непривычно оживлённой улочке, по которой прогуливались жители этого более чем зажиточного района.
Юные леди с гувернантками, леди постарше с мужьями. То тут тот там мелькала детвора, бросавшаяся друг в дружку снежками, и чем ближе мы подъезжали к центру Ладерры, тем живее и веселее становилась её атмосфера.
— Значит, не зря выбрались, — немного погодя ответил Мэдок, продолжая скользить по мне взглядом, пока я скользила взглядом по аккуратным, будто марципановым, домикам, принаряженным к новогодним праздникам.
— Жаль, девочкам пришлось остаться дома. — Оторвавшись от изучения идиллического пейзажа, посмотрела на Стального. — Что же вы так? Могли бы взять с собой хотя бы Марлен или Паулину. Одну из ваших фавориток.
Де Горт на миг сощурился, а потом по его гладковыбритому лицу, которого мне всё ещё хотелось коснуться, перебравшись к лорду на колени (но не при Морсе же!), расползлась довольная улыбка.
— Мне кажется, или ты ревнуешь?
— И в мыслях не было! — Я даже фыркнула, беря пример с вейра.
«Зеркало дать? — послышался снизу всё ещё недовольный голос. — Если это не ревность, тогда я ничего не понимаю в женщинах».
— А ты и так в них ничего не понимаешь, — невольно вырвалось у меня. — Не зря же ты со…
— Что ты сказала? — Хальдаг расстегнул плащ, открывая моим глазам тёмный камзол, чуть тронутый серебряным шитьем, и кусочек белоснежной рубашки, перехваченной у горла светлым атласным шарфом — прадедушкой галстука.
