Допив вино, Ансая поднялась, чтобы снова наполнить бокал. И пока его наполняла, продолжала погружаться в воспоминания:
— Думала, что смогу отпустить, забуду, что время всё вылечит, но нет! И мой ребёнок, и мой любимый навсегда остались в моей жизни и в моём сердце. Даже когда Нейтон вернулся и забрал меня в столицу, ко двору, я не могла перестать о ней думать. Когда появлялась возможность, навещала. Следила за ней украдкой, наблюдала. Любовалась и радовалась, в какое очаровательное создание она превращается. К сожалению, навещать Марису получалось нечасто. Я боялась, что муж начнёт что-то подозревать, да и когда тебя подхватывает вихрь придворной жизни, очень сложно из него вырваться. Я почти смирилась с таким укладом, почти успокоилась, пока однажды королевский двор не потрясло страшное известие — двоюродный брат Нейтона, граф Адельвейн, женился и несколько лет благополучно жил с нэймессой. Нет, его я совсем не жалела, да и до его шлюхи мне не было дела. Убили её? Что ж, так ей и надо. Мятежника привезли на казнь? Пусть ответит за своё предательство! Вот только с мятежником привезли и его дочь — дитя чудовища. Король собирался уничтожить и её, и я, как и большинство придворных, полностью разделяла его решение. Разделяла и поддерживала. До тех самых пор, пока в белокурой трёхлетней малышке не узнал свою Марису.
Голос баронессы понизился до глухого шёпота, стал похожим на шипение ядовитой змеи:
— Словами не передать, что я тогда пережила! Валялась у покойной королевы в ногах, умоляя её смиловаться, сжалиться над невинным дитя. Её величество не удивилась моим мольбам — мы ведь с Адельвейном были родственниками. Я даже готова была пойти на отчаянный шаг — раскрыть правду о происхождении Марисы, тем самым заклеймив себя падшей женщиной, презренной прелюбодейкой, но, хвала Созидательнице, королева меня услышала и убедила Рейкерда не убивать малышку. Вместо этого её на долгие годы, как преступницу, заперли в забытой богиней и людьми обители.
— Я не понимаю… Если я дочь графа, как ты мне только что заявила, то почему убить собирались твою Марису?
— Я тоже сначала не понимала, — с досадой процедила Ансая. Рука её дрогнула, и капли вина пролились на светлую юбку, но баронесса этого даже не заметила. — Долгое время задавалась вопросом, какое отношение моя дочь имеет к мятежнику и иномирскому чудовищу. Уже потом, когда смогла вырваться из Ладерры и допросить дрянь, которой поручила заботиться о дочери, узнала, что Адельвейн попросту купил у неё моего ребёнка. Заплатил за него мешок золота, а эта тварь её продала!
— Зачем графу… моему отцу было её покупать?
Почему-то я ей сразу поверила. Не знаю, но внутри вдруг поселилась уверенность, что Натан и Елена действительно мои родители.
— Потому что он не желал рисковать тобой, Филиппа. Боялся везти в столицу тебя, но готов был поставить на кон жизнь чужого ребёнка. Не только твоя мать, но и твой отец был чудовищем! — Баронесса глубоко вздохнула, пытаясь совладать с чувствами, а потом продолжила, почти спокойно, хоть у меня внутри всё сжалось от ненависти, сквозившей в её голосе. — Несколько лет назад мне на глаза случайно попался дневник Елены (мы уже тогда жили в замке Адельвейнов). Твоя мать писала, что ведение дневника её отвлекало. От голода и безумия, которое с каждым днём, месяцем и годом всё больше её одолевало. Её записи пролили свет на многие вопросы. В частности, на тот, что не давал мне покоя, — о моей Марисе. Оказывается, до короля начали доходить слухи, что его подданный, граф Адельвейн, увиливает от своих обязанностей. Он не желал охотиться на чудовищ, отказывался от заданий, а если за них и брался, то зачастую «упускал» свою жертву, и тогда какому-нибудь другому хальдагу приходилось заканчивать охоту, которую так бездарно провалил Натан. Да и его внезапная тайная женитьба, нежелание брать асави и жизнь отшельника в родовом замке настораживали. Из дневника я узнала, что он искал способ вернуть Елену в её мир. Адельвейны могли похвастаться богатой библиотекой, почти не уступавшей королевской. Так, по крохам собирая информацию из древних писаний хальдагов, Натан выяснил, как отправить жену обратно. Он и сам собирался покинуть Шарес, чтобы прожить жизнь на Земле с тобой и с ней. Переместить всех сразу он был не в состоянии — слишком к тому времени ослаб, подпитывая эту иномирскую тварь. Думал отправить на Землю сначала Елену, но она настояла, чтобы ты была первой.
Ансая продолжала говорить, а я слушала её, не перебивая, и, кажется, даже не дышала, с жадностью ловя каждое её слово. Если бы у моего отца было чуть больше времени… Если бы не вмешался Рейкерд…
— Как раз в то время Натан получил от короля настойчивое приглашение — приказ немедля явиться в Ладерру с супругой и дочерью. Елену он взять не мог — она уже была не в состоянии путешествовать и уж точно не могла предстать перед Стальными лордами, а везти тебя Натан побоялся. Всё уже было готово для ритуала, и твоя мамаша настояла, чтобы он скорее переправил тебя в её родной мир. Что граф и сделал, после чего купил мою Марису, собираясь выдать её за свою дочь Филиппу. Быть может, и жену бы себе новую прикупил, чтобы представить её ко двору, да только гнусная правда о его предательстве раскрылась даже раньше, чем он успел покинуть пределы замка, и графа арестовали.
Баронесса довольно улыбнулась, всем своим видом показывая, что вот это-то воспоминание ей нравилось. Нравилось думать о том, как страдали мои бедные родители.
— Елену убили сразу. Твой любимый и убил, повинуясь приказу его величества. Натана доставили в столицу вместе с ребёнком, которого ошибочно приняли за его дочь. В той неразберихе, что начала твориться в замке после нападения хальдагов и пожара, слуги даже не сообразили, кого потащили в столицу. А граф и не думал отрицать, что это его дитя. Возможно, боялся, что узнав правду, тебя начнут искать, а может, к тому времени уже был не в состоянии ворочать языком. Как бы там ни было, но он разрушил моей дочери жизнь.
— Не думаю, что в обители было хуже, чем в крестьянской лачуге, — не сдержавшись, заметила я.
— Не думаешь? — Ансая ядовито фыркнула. — То есть, по-твоему, легко жить с клеймом «дочь чудовища»? Мариса росла изгоем! Воспитанницы её сторонились, служительницы жестоко наказывали за малейшую провинность, будто в ней жили шерты, сама тьма, которую они пытались, но никак не могли из неё изгнать. Для них она была уродом и выродком. Пленница обители и чужого имени!
Упрёки, обвинения, брошенные с яростью и неистощимой ненавистью. Ансая действительно считала виновником всех своих бед моего отца, а теперь вот решила отомстить ему через меня.
— Если твоя дочь так страдала, почему же ты, её мать, не прекратила эти страдания? Рассказала бы правду, как сейчас рассказываешь мне, и забрала бы её из этой вашей религиозной тюрьмы.
— Забрала куда? — Баронесса раздражённо вскинулась, зло скривилась. — Думаешь, Нейтон позволил бы мне приютить незаконнорождённого ребёнка? Да он не хотел видеть в своём доме даже Филиппу, дочь двоюродного брата, не говоря уже о дочери моего любовника! Я бы лишилась всего. От меня бы отрёкся муж, общество, дети. Да и мне могли попросту не поверить. Пришлось терпеть, ждать и надеться, что когда-нибудь моя Мариса станет свободной. А потом Нейтон всё чаще стал заговаривать о посетившей его идее: он желал выдать Филиппу за Карела, чтобы наш сын унаследовал титул графа. Как ты понимаешь, я не могла допустить этот кровосмесительный союз. Как и не могла отказаться от возмездия Натану Адельвейну.
