Михаил указал на шипящую и бурлящую химическую колбу.
– На котел, честно говоря, даже близко не тянет, – склонила голову Умила, разглядывая плитку и стекляшку.
– И должна тебя разочаровать. Я не знаю, что делать!
– Зато я знаю, волшебница, – повел носом ифрит. – Просто исполняй все, как я скажу. От тебя требуется всего лишь твой огромный врожденный талант. Ну, и память. Ты запоминай, запоминай. Вдруг пригодится?
– Как скажешь, нежить. С чего начнем?
– С этого… – Мужчина достал конверт из нагрудного кармана.
– Зачем тебе тест ее ДНК?
– Все мы, волшебница, все обитатели русских земель, состоим из трех народов, – развернул машинописную страничку ифрит. – Примерно наполовину мы потомки великого Сварога, наполовину потомки змееногой Табити, и еще среди нас немножко детей неба. В обыденной жизни всех нас друг от друга уже давным-давно не различить, но для магии кровная линия важна. Обратишься не к той семье – и заклинание идет прахом. Сколько раньше приходилось мучиться, ты даже не представляешь! Веретенами колоть, яблоками кормить… А теперь все просто: прогоняешь через тест, узнаешь линию – и спокойно работаешь по конкретной родословной.
– Значит, это не сказки? Про веретено и яблоко? – оглянулась ведьма.
– Очень удобно… – кивнул ифрит. – Делаешь заклинание на крепкий сон, а потом подсовываешь жертве. Если заснула, значит угадал. Если нет, то меняешь заговор на такой же, но настроенный на другую семью… – Колдун негромко помурлыкал что-то себе под нос, просматривая распечатку, и кивнул: – Все хорошо, она славянка! И нет, на сто лет от проверочного заклинания никто не засыпал. Но слухи, само собой, ходили всякие. Люди не были бы людьми, кабы не любили хорошенько приврать. «В той норе, во тьме печальной, гроб качается хрустальный»», – с подвыванием процитировал Михаил и подмигнул: – Фотографии взяла?
– Целых пять!
– Какая больше всего похожа на оригинал?
– Та, где она в деловом костюме, разумеется, – протянула плотный прямоугольник женщина. – Работа и Настюха – это одно и то же.
– Ты ведьма, тебе виднее. Теперь нареки фотографию ее именем.
– Как?
– В старые добрые времена приходилось делать фигурки, добавлять плоть и кровь, наряжать в одежду из ворованного тряпья, пытаться добиться сходства, крестить в святой воде, – опять же с ностальгией вспомнил ифрит. – Но силы прогресса накатывают, словно бульдозер. Современные снимки настолько близки к оригиналу, что заклинание не способно ошибиться. Но, на всякий случай, приклей скотчем с обратной стороны прядь ее волос. А затем напомни этой частице ее облика и ее тела правильное имя.
– Как? – повторила вопрос Умила.
– Ты наследная ведьма, моя девочка, – негромко напомнил Михаил. – Ты родилась с этим даром! У тебя способности в роду, в крови, в чувствах! Не мне тебя учить. Попробуй сама.
Женщина покачала головой, положила фотографию подруги на стол изображением вниз. Выбрала из пакетика несколько волосков, приложила в районе головы, взяла с полки кусочек скотча, накрыла прядь, прижала пальцем. Затем провела ладонью низко над бумажкой. Пошевелила пальцами, перевернула снимок, провела еще раз и негромко произнесла:
– Тепленькая…
– Она из рода Сварога, – подсказал Михаил. – Анастасия.
Умила молча кивнула.
Случись это при первой их встрече – ведьмина внучка, наверное, растерялась бы. Но с тех пор минуло двадцать лет, в течение которых Умила Сохо постоянно ворожила, творила заговоры и отсушки, делала привороты и сглазы, колдовала на след, на дым и на поклад. Она стала бывалой, многоопытной колдуньей и хорошо знала, что иногда нужно использовать отработанные правила, а иногда – просто отдаваться чувству. Как зверек, брошенный в реку, безо всяких уроков начинает грести лапами – и выплывает к берегу; как птенец, выпихнутый родителями из гнезда, без всякого учения расправляет крылья; так и она, урожденная ведьма, вполне способна творить все желаемое, полагаясь лишь на свои глубокие, таящиеся в самом нутре, инстинкты…
– От ветров вольных, от вод глубоких, от лесов густых, от трав сырых, иду я по земле-матушке, ищу дщерь Сварогову, отцом с матерью Анастасией нареченную. Глаза дщери той голубы, как небо, власа дщери той русы, как камыш, кожа дщери той бела, как облако, дыхание дщери той пахнет хлебом горячим, душа дщери той жаворонком поет. В тебе, дщерь смертная… – провела она ладонью над фотографией, – вижу я глаза небесные, в тебе власа камышовые, в тебе белизна облачная, в тебе запах хлебный, в тебе песня жаворонкова. И быть тебе отныне девицей Анастасией, внучкой Свароговой, плоть от плоти ее, кровь от крови ее, и жар душевный ее в тебе гореть станет, покуда бьется сердце ее и горит огонь пред ликом твоим…
Ведьма поддернула руку вверх и сжала пальцы в кулак.
– Да уж… – пробормотал ифрит. – А ты сильна, моя волшебница! От тебя разве что искры не летели.
Как ни странно, Умила только теперь сообразила, по какой причине Михаил вдруг пригласил ее к себе домой, в тайное убежище.
Ифрит голодает, и ныне он слишком слаб даже для проведения колдовского обряда. Странно, что все еще сдерживался и не вцепился ей в горло.
Ведьма поежилась от холодка между лопатками, глубоко вдохнула и спросила:
– Что дальше?
Мужчина выдернул у себя с виска короткий волос и протянул ей:
– Теперь свяжи нас.
Ведьма взяла волос ифрита, вытянула из пакета волосок подруги, сложила их вместе, намотала на указательный палец, скатала волосяное колечко, окончательно спутавшееся в единое целое, и поднесла к пламени плитки:
– Сей плотью, из двух единой ставшую, связываю Михаила, сына земного, и Анастасию, дщерь смертную, во единое целое с сего мига и до того часа, покуда узел сей рука человеческая не развяжет… – После последнего слова по волосяному кольцу пробежал слабый огонек, обращая его в серый пепел. Ведьма вытянула руку и растерла его остатки в бурлящую колбу. Покосилась на ифрита и сообщила: – Вот и все, нежить. Обратной дороги нет.
– Ты еще не закончила, волшебница, – указал на темное зелье Михаил.
Колдунья вытянула руки и словно бы сжала ладонями колбу, мысленно подхватывая ее содержимое и вытягивая его наверх:
– Быть узам сим увязчивым, как паутина паучья, живым, как караси живучи, красивым, ако форель радужная, обжигающим, как лист крапивный, и нежным, как бутон цветочный; вечным, как нить задеркова, и прочным, ровно копыто оленье… Заклинаю союз свой светом Яриловым, водой текучей, миром подлунным, ветром Похвистовым, землей Триглавовой. Не скрыться от заклятия сего ни в небе, ни в воде, ни в земле, ни в мире Свароговом, ни в мире Мореновом. Плоть к плоти, жизнь к жизни, кровь к крови, душа к душе, волей моею отныне и навсегда! – И чародейка сделала то, чему ифрит учил ее много, много раз: попыталась излить свою силу через ладони…
