Потом дверь открылась, и вошел Кит Мэнтел. Он был почти вдвое старше Джини, но даже Эмма понимала, что ее в нем привлекло. Песочного цвета волосы, лицо, явно подверженное флоридскому загару. Он был одет в серый костюм и белую рубашку и держал в руках портфель, но каким-то образом ему удавалось не выглядеть напыщенным или скучным. В первое мгновение Джини не заметила, что он зашел, но потом то ли через открытую дверь подул ветерок, то ли он шевельнулся, и она, оборвав игру, обернулась. Приглушенное хихиканье девочек ее не смущало, но от его присутствия она сразу потеряла концентрацию.
Она развернулась на вышитом табурете, сев спиной к фортепиано. Солнечный свет, лившийся через стеклянные двери, осветил ее фигуру. Ее глаза блестели, но не из-за солнца, а от радости видеть его.
– Чудесно, – сказала она. – Ты вернулся пораньше.
Он поставил портфель и подошел к ней. Положил руки на обнаженные плечи поверх тонких бретелек топа и поцеловал ее в макушку.
Эбигейл изобразила рвоту. Эмма почувствовала сильный укол ревности. Вряд ли кто-нибудь будет так же целовать ее.
После происшествия в церкви Эмма пыталась вспомнить детали ее встречи с Джини Лонг. Когда она проснулась, было почти что время обеда, а книга соскользнула на пол, и место, где она остановилась, потерялось. Мэттью лежал наверху в кроватке, время от времени протягивая ручки к ветке с облетевшими листьями, качавшейся за окном. Джеймс лег спать. Его фуражка лежала на столе. Он дышал мягко и ровно. Он говорил, что никогда не видит снов, и глядя на то, как спокойно и умиротворенно он спал, она была готова в это поверить. Эмма переодела Мэттью и отнесла его в гостиную покормить. Она включила телевизор, чтобы посмотреть местные новости, и наткнулась на репортаж о начале нового расследования по делу Эбигейл Мэнтел.
– Появился свидетель, который может подтвердить, что Джини Лонг находилась в Лондоне в тот день, когда была убита Эбигейл Мэнтел. Мисс Лонг всегда утверждала, что в день убийства была в столице, но до сих пор тому не было никаких доказательств. Для повторного рассмотрения дела направлены полицейские из соседнего графства. Главный констебль Йоркшира и Хамберсайда отрицает, что это указывает на некомпетентность местных следователей. «Зачастую полезно посмотреть на дело свежим взглядом», – сообщил он.
Затем показали отрывок из старого новостного сюжета, где свидетели выходили из здания суда после процесса над Джини Лонг.
Эмма застегнула рубашку и натянула свитер. Положила ребенка в коляску, стоявшую в холле, и поднялась на второй этаж, чтобы собраться к выходу. Очень тихо, чтобы не разбудить Джеймса, открыла дверь гардероба и посмотрела на одежду, которую носила до беременности, – пиджаки, юбки, симпатичные блузочки, которые она надевала на занятия. Ничего из этого сегодня на нее бы не налезло, и она взяла черные брюки, шерстяной свитер с большим воротником и длинное черное пальто, которое она положила на свою сторону кровати. Села за туалетный столик, размышляя, стоит ли накраситься, но в итоге решила ограничиться красной помадой. Она написала записку для Джеймса. Захотелось на свежий воздух. Взяла Мэттью на прогулку.
Ребенок лежал в коляске и смотрел на нее. На нем была ярко-красная шапочка и варежки. Она подняла верх коляски, прочно закрепив его на защелки, чтобы ветер не сдул его, как только она выйдет за порог. Когда она открывала дверь и приподняла коляску, поставив ее на задние колеса, чтобы спуститься по лестнице, Мэттью засмеялся. Она вышла на площадь. Она знала, что Дэн Гринвуд в мастерской. Двери не были заперты на навесной замок, и она видела, как он приехал в девять часов. Она знала, в какое время его ждать. С тех пор как она ушла с работы, она наблюдала за ним каждый день, как он приезжал и уезжал. Летом он оставлял большие двойные двери открытыми, и она заглядывала внутрь. Но сейчас она впервые собиралась исполнить свою мечту и зайти.
В дальнем конце здания был угол, который, видимо, служил ему кабинетом. За старой стойкой стоял шкаф для хранения документов и компьютерный стол. Сегодня Дэн тоже был там, сидел за столом, освещенный настольной лампой. Нахмурившись, он смотрел на какие-то бумаги, и она подумала, что их содержание его рассердило или расстроило. Он не умел скрывать свои чувства. Однажды летом, когда большие двери были открыты, она увидела, как он швырнул горшок, который расписывал, о стену, видимо, расстроившись, что не получилось сделать так, как ему хотелось. Эта картина ее поразила и восхитила. Джеймс никогда бы не стал так открыто демонстрировать свои чувства.
При свете лампы он выглядел неестественно, как будто на сцене. Через пыльные окошки на крыше проникало мало солнца, а лампы дневного света, прикрепленные к стропилам, были выключены. Она закрыла за собой дверь, и Дэн оторвался от бумаг.
– Эмма. – Он приподнялся и сел обратно на стул, похожий на стулья, что стоят в деревенских школах. Он всегда двигался быстро. У него были такие большие руки, что она удивлялась, как он мог ими держать маленькие кисточки, мелкие детали. Она почувствовала напряжение, которое всегда ощущала между ними. Она думала, это дрожь, которая возникает при взаимном влечении. Теперь она не была в этом уверена.
Она впервые увидела его на вечеринке, которую он устроил в честь открытия мастерской. Он проводил ее в пабе, все были приглашены – все, кто жил на площади. Она только недавно вышла замуж и уже тогда понимала, что этот брак не даст ей избавления, на которое она надеялась, но не искала приключений. В ее прошлом было достаточно приключений, и тогда у нее еще была работа, которая приносила удовлетворение. Дэн Гринвуд стоял в дверях, приветствуя гостей, и она до сих пор помнила их первую встречу. Она повернула к нему лицо, чтобы он поцеловал ее в щеку, и увидела в его глазах оторопь, почувствовала ее в быстром прикосновении губ и волос, легко пощекотавших ее кожу. Как будто он встретил старую любовницу, хотя она была уверена, что они никогда не встречались. И весь вечер, пока гости все больше веселели от дармового пива, она ощущала на себе его взгляд, и это ей льстило. Но она не удивилась. Она знала, какое впечатление может производить на одиноких мужчин.
Он подходил к каждому, представляясь и знакомясь с соседями. Он не выходил за рамки приличий, но, насколько она могла слышать из обрывков разговоров, доносившихся до нее, в его вопросах не было чуткости. Он спрашивал без обиняков, как ребенок. Не умел льстить и вести светские беседы. Конечно, в тот вечер он разговаривал и с Джеймсом. Она видела, как они вместе смеялись. Но к ней он не подошел. Как будто чувствовал, что в их близости может таиться опасность. Так она подумала тогда. Но сейчас она размышляла, не ошиблась ли. Они легко подружились с Джеймсом, естественно, как это происходит у мужчин. Частенько встречались в пабе в пятницу вечером. Оба играли в крикет за команду деревни. Она не знала, о чем они говорят – наверное, о работе, о спорте, о сплетнях.
Сейчас она чувствовала себя неловко, зажато. Она часто мечтала о том, как придет сюда, продемонстрирует ему свои чувства, но сейчас все было иначе.
– Эмма. – На этот раз он встал и вышел из-за стола. Он хмурился, был встревожен. – Что-то случилось?
