Сержант медлил с ответом, инспектор почувствовала свое преимущество и спросила резче:
– Ну, Гринвуд? В чем дело?
И вдруг смелость почему-то его покинула. Он отступил.
– Ничего, мэм. – А потом возненавидел себя за трусость. Майкл догадывался, как он себя чувствовал. Разве он сам не сел однажды за стол с Китом Мэнтелом? Это тоже было предательством самого себя.
В этот момент Майкл понял, что от него ждут чего-то еще. Фокус его внимания сместился, и он увидел всю картину, а не отдельные детали. Пег в слезах, Джини бледная, как труп. В этом спектакле для него была отведена роль главы семейства, и он сыграл ее единственным знакомым ему образом – со злостью и пустыми угрозами.
– Какое вы имеете право являться в мой дом и обвинять мою дочь в убийстве?
Но в этих словах не было искренности, и они это поняли. Джини пошла к машине, шагая между двумя полицейскими, и обернулась всего один раз, посмотрев на них тем пустым, ничего не выражающим взглядом, от которого они всегда ощущали себя чужими для нее. Ему показалось, что она вздрогнула, когда ей на щеку упала снежинка.
Стоя перед могилой Пег, уставившись на нее, Майкл поежился. Боковым зрением он заметил какое-то движение на другой стороне кладбища. Еще один скорбящий. Он вдруг понял, как странно он, должно быть, выглядел, стоя здесь в полумраке, забрызганный грязью, с глазами на мокром месте. Как какой-то псих, выпущенный из сумасшедшего дома. Но человек, зашедший через кованые ворота, казался таким же безутешным. Он явно не заметил – Майкла. Два сапога – пара. Хоть тот и был моложе, высокий и худой, он, казалось, тоже был в состоянии эмоционального кризиса. Длинная куртка расстегнута. Он шел порывисто, засунув руки глубоко в карманы и двигая ими в такт, отчего пальто хлопало, словно крылья. Он остановился и встал спиной к Майклу, прижав руку к уху. Казалось, он что-то бормотал себе под нос. Потом прошел мимо могил. Майкл подумал, что любой приличный прохожий счел бы, что произошел массовый побег из дурдома.
Майкл не шевелился. Он не хотел мешать незнакомцу, который был настолько погружен в свои мысли, что не обращал внимания ни на что дальше своего носа. Молодой человек нашел надгробие, которое искал, и остановился. Он нерешительно прикоснулся к камню, нежно поглаживая, словно убирая волосы со лба любимой. Потом он резко отвернулся и зашагал прочь.
Майкл встряхнулся, тоже собравшись уходить, но любопытство было сильнее. Он дошел до могилы, у которой стоял молодой человек. И не удивился, увидев имя. Иначе и быть не могло. Эбигейл Мэнтел.
К тому времени, как Майкл вышел на дорогу, несчастного молодого человека и след простыл. Возможно, он пошел в другом направлении, к реке, хотя там в пору прилива негде было укрыться, сплошная грязь, пара лодок на мели да чайки-хохотуньи, промышлявшие наживой.
Он вернулся в центр Элвета. У церковных ворот стая взъерошенных и разболтанных подростков ждала школьного автобуса. Его Джини никогда так себя не вела. Никогда не надевала юбки, демонстрирующие зад. Никогда не злоупотребляла косметикой. Вот что Майкл говорил себе, приближаясь к ним. Что он все это не одобряет и что их родителям нужно понимать, что можно, а что нельзя. Особенно он не одобрял поведение двух девочек, стоявших в стороне от остальных. Одна из них курила сигарету, другая говорила по сотовому. То, как она стояла, прижав телефон к уху, напомнило ему о чем-то, и он словно снова очутился на кладбище у могилы Пег, снова затерялся в прошлом. Девушка визгливо рассмеялась, и он вернулся в настоящее. Он знал, что обманывает себя. Он вовсе не испытывал к ним неодобрения. Он ими восхищался. В них было что-то в духе Эбигейл Мэнтел. И они так же волновали его, их кудрявые волосы, небрежно заколотые на затылке, дерзкий взгляд, гладкие ноги. Ему хотелось что-нибудь им сказать, ничего особенного, просто поприветствовать, чтобы установить контакт, но в этот момент со скрипом и скрежетом подъехал автобус. Девочки водрузили сумки на плечи. Одна бросила окурок на тротуар, наступив на него тяжелым ботинком. Ну и ладно, подумал Майкл. Только бы выставил себя дураком.
Когда автобус отъехал, он заметил, что был не единственным наблюдателем. Перед Старой кузницей, видимо, готовясь открыть мастерскую, стоял бывший полицейский, тот самый, который приходил с Флетчер арестовывать Джини. Он стоял в свете фонаря, и Майкл заметил на его лице такое же грустное выражение, как у него самого. О чем он тосковал? Скорее всего, о сексе или о юности. Одно из двух.
Майкл поспешил домой, позвонить Вере Стэнхоуп.
Глава восемнадцатая
Когда Джеймс вернулся с работы, в доме было тихо. Он проводил танкер от устья реки к докам в Халле. Короткая смена. Никаких трудностей. Никаких видений. Он уже пару раз работал с этим капитаном, и они хорошо ладили. Пока он ждал катера в Пойнте, который должен был доставить его к кораблю, он посмотрел на дом Венди и заметил, что шторы задернуты. В доме горел свет, и ему показалось, что внутри было какое-то движение. Две тени. Но потом Стэн, другой рулевой, позвал его на катер. Он не был уверен в том, что видел. Да и в любом случае это его не касалось.
В общем, все было нормально, пока он не подошел к входной двери дома, держа ключи в руке. Вдруг его охватила дрожь. Он прислонился к двери, чтобы не упасть. Внезапный, иррациональный страх того, что дома произошло что-то ужасное. Он вдруг снова почувствовал себя юношей, вернувшимся домой, где его ждали плохие новости. Он с трудом попал ключом в замок и толкнул дверь.
– Эмма! Эмма! Ты здесь?
Она вышла в холл встретить его.
– Конечно. Что случилось?
Он не сразу ответил. Он услышал незнакомый женский голос, затем понял, что голос доносится из радио. Он постарался успокоиться.
– Ничего. Просто не знал, что меня тут ждет. В смысле, какой бардак мог учинить Кристофер.
Эмма нахмурилась.
– Больше тебе о нем не придется волноваться. Он ушел. Даже не попрощался.
Он прошел за ней на кухню и увидел, что она пекла. Горстка булочек остывала на проволочном противне. Она выключила радио и критически скривилась.
– Так себе, да? Не понимаю, почему не подошли.
– Уверен, на вкус нормальные. Пахнут очень вкусно. – Он знал, что выпечка была для него. Дело было даже не в готовке, скорее, это был символический жест. Посмотри, я стараюсь быть такой, какой тебе нравится. Интересно, почему она решила, что нужно постараться именно сегодня. Из-за Криса?
Она улыбнулась, на щеках у нее была мука, талия обвязана полотенцем как фартуком. Он подумал, что она похожа на маленькую девочку, которая играет в домохозяйку. Она очень нравилась ему такой.
– Это правда, – сказала она. – Крис исчез.
– В смысле?
– Когда я встала, его уже не было. Ты его видел утром?
Джеймс покачал головой. Он был сосредоточен на чае. Ему нравилось готовить листовой чай, совершать ритуал с ситечком и заварным чайником.
