– Эмма, дорогая. Как смело с твоей стороны прийти сюда в такой момент. Я думал о тебе. Вся эта ужасная шумиха, – его голос звучал тихо.
– Благое дело. – Джеймсу показалось, что он услышал иронию в своих словах, повторив их снова, но Мэнтел принял их за чистую монету.
– Да, соглашусь. Я всегда оказывал поддержку, даже когда жил в городе.
– Это Джеймс, – сказала она. – Мой муж.
Мэнтел все еще смотрел на Эмму, сжимавшую руку Джеймса, и практически на него не взглянул.
– Я слышал, что ты вернулась в Элвет. Живешь в Доме капитана.
– Джеймс – лоцман на Хамбере. Дом удобно расположен.
Тогда Мэнтел все-таки повернулся к Джеймсу, слегка нахмурившись – но не из-за того, что узнал его. Джеймс уже видел эту гримасу: Мэнтел фиксировал новую информацию, потому что однажды она могла стать полезной. Выражение почти сразу исчезло с его лица.
– Итак, что вы хотели бы выпить? Дебс вам что-нибудь нальет. Это Дебс, моя новая спутница жизни. – Он снова нахмурился, чтобы показать, что он отдает себе отчет в деликатности ситуации. Прошло всего несколько дней после того, как повесилась его бывшая любовница. Нужно было проявить такт. – Твои родители все еще живут в Спрингхеде, Эмма? И у тебя, кажется, был брат? Умный парень, уехавший учиться в университет. Я помню, ему нравилась Эбигейл.
Он впервые упомянул дочь. Он сделал паузу, и Джеймс подумал, что он похож на актера, ждущего аплодисментов. Он ожидал некоего признания за свою смелость. И Дебс, хорошо выдрессированная, с сочувствием сжала ему плечи. На Эмму слова оказали большее воздействие, но Мэнтел не стал дожидаться ее реакции. Он быстро отвернулся и перешел к приветствию следующего гостя в очереди.
Глава девятнадцатая
Эмма не купилась на игру Кита Мэнтела. Он хорошо разыгрывал свое шоу, но она видела, что он все еще скорбел по Эбигейл. Вот почему он так быстро отвернулся от нее после слов о дочери. Не хотел, чтобы Эмма видела, как он все еще опечален. И откуда он знал про Кристофера? Наверное, Эбигейл понимала, что Кристофер сходил по ней с ума, и рассказала об этом отцу. Эмма надеялась, что они над ним не смеялись. Перед ее глазами встала ужасная картина: хихикающая Эбигейл вместе с отцом высмеивает Криса за его сентиментальность, сидя на большом розовом диване, где теперь сидела какая-то пожилая дама, вцепившись в бокал со сладким шерри.
Весь вечер она выискивала Дэна Гринвуда. Она всегда этим занималась на таких встречах, куда приходила вся деревня. Даже разговаривая с Джеймсом или обмениваясь страшилками с молодой мамой, с которой она познакомилась на курсах по подготовке к родам, она была начеку, ожидая его появления. Тайком наблюдала и слушала. Надеялась, что он появится. Наградой служил звук его голоса в другом конце комнаты, силуэт его крупной фигуры вдалеке. И она пыталась встретиться с ним взглядом.
Сегодня она тоже искала его, потому что, спустя столько времени, остановиться было трудно. Это вошло в привычку, как наблюдение за ним из окна ее спальни ветреными ночами, когда Джеймс работал. Когда она услышала, как он обменялся парой слов с Мэнтелом, она заставила себя не оборачиваться, но испытала то же волнение. Она попыталась сразу же его погасить. «Я не подросток, – так она себе сказала. – Мне уже не пятнадцать лет. Я была польщена его реакцией на меня, но даже ее истолковала неправильно». Но она не могла это остановить. Возбуждение стало зависимостью.
Стоя у бара, она напряженно вслушивалась. Мэнтел, видимо, спросил Дэна о деле. Есть новости? Можешь рассказать, что происходит? Похоже, он специально говорил тихо, украдкой. Не хотел привлечь внимание. Эмма не слышала, что он спросил, но разобрала ответ Дэна.
– Ты знаешь, я не могу тебе с этим помочь. Я больше не занимаюсь этим делом. Я гражданский. Знаю не больше тебя.
Слова прозвучали мягко, даже примирительно, но она привыкла искать скрытый смысл в том, что он говорил, и вдруг ей показалось, что ему не нравится Кит Мэнтел. Она думала, что отца Эбигейл все в деревне любили, сочувствовали ему. Но Вера говорила о нем с презрением, а теперь и ответ Дэна удивил ее и привел в замешательство.
Она вышла на улицу, прошла мимо Дэна Гринвуда – так близко, что почувствовала запах его вощеной куртки. Небо полностью прояснилось, сиял тонкий серп луны и острые искры звезд. На море, должно быть, все еще стоял туман, потому что за голосами она слышала гудок, доносившийся из Пойнта, оповещавший о тумане. Глухой раскат, похожий на гром. Вечер начинался благопристойно и сдержанно, но теперь в углу рядом с барбекю валялась груда пустых банок из-под пива, и повара, набранные из команды спасателей, смеялись и кричали.
Вдруг шум на мгновение затих. Музыка почему-то перестала играть, и повар, шумевший больше всего, замолчал, сосредоточенно пропихивая сосиску в булочку, высунув кончик языка. И в тишине было слышно, как кто-то, не ожидая, что все в этот момент замолчат, сказал:
– Черт возьми, да это старик Майк Лонг. Не видел его сто лет.
Затем снова стало шумно, но все уже уставились на высокого худого мужчину и женщину, которая шла рядом с ним.
Эмма узнала имя, а затем и мужчину, освещенного синеватым от мороза пламенем огня. Она подумала, заметил ли его Роберт, будет ли очередной скандал. Но Майкл Лонг больше не казался разозленным. Он нерешительно продвигался через толпу, здороваясь со старыми друзьями. Если он и узнал Роберта, то не показал этого.
Женщиной рядом с ним была Вера Стэнхоуп. Она увидела, что Эмма на нее смотрит, и подошла к ней, помахивая банкой пива в знак приветствия. Вместо обычного бесформенного платья на ней были мешковатые штаны и огромный темно-синий свитер с высоким воротником. На ногах по-прежнему были сандалии.
– Что вы здесь делаете? – спросила Эмма. Вопреки здравому смыслу она винила Веру в испорченном ужине с Джеймсом. Несмотря на то что за дверью оказался Кристофер, образ детектива, стоявшей на пороге дома и барабанившей в дверь, был слишком ярким, и она не могла от него избавиться.
– У всех бывают выходные, дорогая.
О нет, только не у тебя. Ты только притворяешься пугалом, но ты самая умная женщина из всех, что я встречала.
– Кроме того, дело-то благое, да? – Вера широко улыбнулась. – Шлюпки, все такое. Спасение людей. – Она обернулась на дом. Огонь отражался от окон Старой часовни. – Значит, здесь вы с Эбигейл проводили то лето. Делились секретами. Лучшие подружки.
Эмма коротко взглянула на нее, пытаясь понять, как детектив догадалась, что выражение «лучшие подружки» едва ли подходило для описания их отношений. В ее тоне отозвались слова Кристофера, сказанные накануне. «Она была твоим единственным другом. Я всегда считал, что ты ее ненавидишь». Было ли это ненавистью? Эбигейл была госпожой, а она – компаньонкой-содержанкой, льстила ей, смеялась над ее шутками, сочувствовала, когда приехала Джини Лонг и все испортила. Конечно, раздражение присутствовало. Но ненависть? Почему же она так долго терпела? Потому что моментами испытывала настоящую привязанность. И потому что в доме Мэнтелов был тот блеск, которого не хватало в ее жизни.
