– О чем?
– О детстве, о том, где вырос. В таком роде.
– А тебе зачем?
Комната поплыла. Он судорожно подбирал объяснение, которое ее удовлетворит.
– Я подумал, что, возможно, знал его, когда он был ребенком.
– А.
Паника снова скрутила его.
– Он ходил в школу «Тринити Хаус»?
– Нет, он не из «Тринити».
– Но местный?
– Он никогда не рассказывал. Не болтливый. Не любит трепаться о себе… Майкл, к чему это все?
– Я же сказал, мне кажется, я был с ним знаком. Наткнулся тут на старую фотографию. Вылитый он. Только он тогда называл себя не Беннеттом, а Шоу. Я подумал, может, он тебе это рассказывал. – Он поймал себя на том, что бормочет. Она смотрела на него, как на старика из тех, которые состоят на учете в психушках, ходят по улицам и говорят сами с собой. В тот день, когда он говорил с Пег на кладбище, он подумал, не станет ли однажды таким. Может, уже стал.
– Зачем ему менять фамилию? – резонно спросила она. – Наверное, ты ошибся. Разве можно судить по старой фотографии. Спроси его сам при встрече, если это тебя беспокоит.
– Наверняка он рассказывал о своей семье, чем занимался до службы лоцманом. Знаешь, стоишь, ждешь корабля, болтаешь.
– Джеймс не из болтливых, – ответила она. – Он всегда очень любезен и вежлив, но не любит говорить о себе. Как и я. – Она встала, чтобы дать понять, что ему пора.
– Прости, что побеспокоил тебя. Ты права. Наверное, я ошибся. Извини меня. Я сейчас сам не свой.
Ей снова стало его жаль.
– Слушай, как ты сюда добрался? Дай мне минуту, я подвезу тебя в деревню.
– Нет, не беспокойся. Стэн сказал, что поедет за лоцманом. Попрошу его меня подкинуть.
Они неловко замолчали. Она стояла в проходе и отошла в сторону, чтобы дать ему выйти. Вдруг на втором этаже раздался звук, какой-то короткий скрип. Одна из половиц в спальне скрипела, еще когда он тут жил. Она заметила, что он услышал.
– Кошка, наверное, – сказала она.
– Ага. – Но он знал, что никакая это не кошка. И дело даже не в том, что ни одна кошка не обладала таким весом, чтобы под ней скрипнула половица. Дело в том, как она это сказала, хитро и взволнованно, как будто играет в прятки. Она закрыла за ним дверь, и он все еще стоял в маленьком садике перед домом и смотрел наверх, где горел свет, но теперь занавески были зашторены, и он ничего не видел. Единственная машина на парковке принадлежала Венди.
Катер еще не вернулся, и он стоял перед станцией в ожидании, пока он причалит. Он не мог решиться снова зайти в офис. Катер вынырнул из сумрака, и его кольнула ностальгия, которую он ожидал испытать еще в доме. Потом он стоял со Стэном, глядя на реку, пока лоцман звонил в диспетчерскую.
– С кем это спуталась Венди? Ты же живешь по соседству. Должен был его видеть.
– Ни разу. Он словно человек-невидимка.
– Поползут слухи. Я знаю, что такое слухи в Элвете.
– Одно очевидно, – Стэн заговорщически подмигнул, – он наверняка женат. Иначе зачем его скрывать?
Глава тридцать девятая
Они сидели в церкви на своих обычных местах. Мэри с Робертом, Эмма с ребенком на коленях, рядом Джеймс. В ногах у Мэри лежала эта ужасная толстенная сумка, вечно набитая каким-то барахлом, которую Эмма ненавидела. В окно упал луч света, осветил пыль, висящую в воздухе, окрасил одеяние священника, который шел по нефу, пожимая руки прихожанам, сидевшим в тишине. Он перегнулся через Джеймса и прикоснулся к голове Эммы.
– Да пребудет с тобой покой, моя дорогая.
Солнце светило точно так же, как в день их свадьбы. Джеймс помнил, как сидел в первом ряду, рядом с Джеффом, коллегой, которого он уговорил быть шафером. Пришлось его немного поуламывать, подумал он сейчас. Не то что Джеффу не хотелось, но он удивился, не мог скрыть замешательства. «Конечно, я буду рад. Но ведь обычно это кто-то из родственников? Или школьный приятель. Кто-то, кого знаешь много лет». Джеймс ответил, что у него никого нет. Никого, кого он хотел бы позвать больше, чем Джеффа.
Итак, он сидел в первом ряду, на удивление спокойный, абсолютно уверенный в том, что поступает правильно. Заиграла музыка. Не свадебный марш, а «Прибытие королевы Шебы». Они заранее об этом договорились. Он знал, что Эмма уже идет к нему, но он не обернулся, не сразу. Подождал пару тактов. И как раз в это мгновение вышло солнце, пролив цветные от витражей лучи на кремовый шелк ее платья. Она поймала его взгляд и нервно улыбнулась, и он вдруг почувствовал, как в конце мелодраматичного романа, что все сложилось к лучшему. Смерть отца, стыд и скандал, все, что было после, все это вело его к этому моменту, когда он брал в жены эту красивую молодую женщину.
Это потрясающее чувство быстро прошло. Вся процессия – Эмма под руку с отцом, две девочки в роли подружек невесты, лопающиеся от волнения, – прошла вперед, к алтарю, и ему нужно было сосредоточиться на самом ритуале. Но непоколебимый оптимизм, охвативший его тогда, оставался с ним до сих пор, до этой последней драмы.
Когда он сегодня сидел в церкви, а солнце светило сквозь витражи, и пожилой священник пожал его руку, ощущение комфорта вернулось. В конце концов, беспокоиться было не о чем. Неприятные ощущения от последних недель пройдут, и все нормализуется. Он продолжит заводить корабли в реку, возвращаться домой к жене и ребенку. Ничто не нарушит гармонию их жизни.
Он думал, что Мэри и Роберту не захочется общаться с толпой, толкавшейся в холле вокруг кофейников и тарелок с печеньем, но на крыльце они на мгновение остановились.
– Хочешь сразу поехать домой? – спросил Роберт жену. Джеймс всегда считал его сильным и надежным человеком. Мужчиной, на которого опирается вся семья. И даже сразу после смерти Кристофера он, казалось, все еще играл эту роль. Но сегодня он казался нерешительным, рассеянным. Он хотел, чтобы Мэри сказала ему, что делать.
– Нет, – ответила она. Джеймс понял, что ей совершенно не хочется ехать в Спрингхед. – Давай сначала выпьем кофе.
В холле, как ему показалось, ей стало неловко, как будто она зашла случайно, и она хотела было поспешить на кухню за фартуком, чтобы начать мыть посуду.
– Присядьте, – сказал Джеймс. – Я принесу вам кофе.
Он встал в очередь и посмотрел на них, как они сидели молча, держась за руки, друг напротив друга за пластиковым столиком. Они выглядели старыми. Вокруг них, как стервятники над трупом, кружили прихожане, желавшие познакомиться, принести соболезнования, разузнать о новостях.
Эмма все еще была в церкви. В конце службы она прошептала Джеймсу, что ей нужно побыть одной. Он это уважал. Она была очень молода и столько выстрадала. Теперь она вошла в холл, не обращая внимания на сочувственные взгляды, бледная, спокойная, с отсутствующим взглядом. Он никогда не понимал, о чем она думает, а после смерти Кристофера она еще больше дистанцировалась. Ему не нравились бурные выражения эмоций. В его молодости было слишком много крика, болтовни, слишком много слез. Но теперь он задумался, может, стоило поддержать ее, дать ей поплакать, когда она пришла тогда к нему и спросила, не стоит ли им поговорить. Может, это помогло бы ей перед ним раскрыться.
