– …И папа потерял вещи. – Ло говорила все громче. – Я знаю, я видела. Он искал в сараях, и на конюшне, и повсюду. Я знала, что ты мне не поверишь, мама.
– Это не так. – Протест Ильзы почти утонул в голосе дочери. – Если папа что-то потерял, то почему не сказал об этом?
– Потому что знал, что ты ему не поверишь точно так же, как не веришь мне, – кричала уже Ло. – И наверно поэтому он попросил держать все в тайне.
Все резко затихли, и Ло закрыла рот рукой, будто пытаясь удержать слова. Ее маленькое личико стало некрасиво бордовым.
Ильза сидела неподвижно. Она бросила взгляд на старшую дочь, которая выглядела шокированной. Софи покачала головой. Без понятия. Ильза развернула Ло, так что они смотрели друг другу в лицо.
– Ло, это очень важно, что конкретно сказал папа?
Она потрясла головой и снова молчала.
– Да ради всего святого… – Гарри терял терпение.
– Гарри, – в тоне Лиз звучало предостережение. На улице начинали выть динго. Они были совсем близко.
– Ло, все хорошо. – Ильза наклонилась к ней, так что их лица были на одном уровне. Не бойся, никто на тебя не разозлится. Просто скажи правду. Ты уверена, что папа что-то искал?
На лице маленькой девочки читались мука и тревога.
– Да, я его видела.
– И папа сказал тебе держать это в тайне от всех?
– Не от всех. – Ло посмотрела в глаза матери. – Только от тебя.
Глава 17
Нэйтан сидел на крыльце, глядя, как надвигается ночь. Красная земля и багровое небо перемешались и, насыщаясь, темнели. Ло была не в состоянии – или не в настроении – предложить какую-либо еще полезную информацию, и Ильза увела ее спать.
Нэйтан убирал на место инструкции Кэма, когда в шкафу в коридоре обнаружил гитару. Ксандер читал в своей комнате, так что Нэйтан взял Даффи и пошел на веранду. Гитара была расстроена и неприятно бренькала, пока он регулировал колки. Через двор в фургоне англичан все еще был виден свет и раздавался гул голосов. Он не мог разобрать слова, но, судя по тону, там ссорились. За их фургоном он не видел уже абсолютно ничего. Он начал тихонько наигрывать, пытаясь исправить концовку одной песни, когда услышал, что кто-то вышел. Он оглянулся.
– Это моя гитара.
Софи стояла, облокотившись на дверь в ореоле фонарного света.
– Извини. Я ее нашел.
– Ничего. Ты написал эту песню? – Она села напротив, и он снова начал играть.
– Ага. Почти десять лет назад.
– А название у нее есть?
Он сочинил ее для Ильзы.
– Нет, – сказал он. – Без названия. Что посоветуешь?
– Не знаю. Она грустная. Хотя в ней слышится надежда. Вроде бы. Может быть, «Восход солнца» или что-нибудь такое.
– Хороший вариант, – в любом случае лучше, чем «Посвящается Ильзе». Он доиграл.
– Мне нравится. Концовка только неправильная.
– Да, я знаю. До сих пор так и не могу ее доработать.
– Если не получилось за десять лет, может, пора сдаваться?
– Наверно ты права. – Нэйтан улыбнулся ей. – Так ты играешь?
– Когда без этого, – Софи подняла повязку и дальше слушала его игру. – Здорово.
– У меня было много времени, чтобы практиковаться. – Он постарался сказать это без горечи.
– Ты играешь каждый день?
– Если есть возможность. Примерно с твоего возраста.
– Это так долго, – она выглядела настолько потрясенной, что он засмеялся. – Правда? Абсолютно каждый день?
– В основном. За исключением пары лет, когда у меня не было гитары.
– Почему?
Улыбка Нэйтана исчезла.
– Сломалась.
Вообще-то, это было самое яркое его воспоминание об отце, что удивительно, потому что оно было далеко не худшим. Это случилось в тот день, когда Нэйтан и Кэм пытались сбежать, и Карл Брайт подкараулил их у могилы стокмана. Он до сих пор помнил, как сидел в грузовике, посылая в затылок отца мольбы о том, чтобы тот поскорее разорался. Больше всего его пугала эта странная тишина. За всю дорогу они не увидели ни одного человека и ни одной машины, Нэйтан это хорошо помнил. В общем-то, обычное дело, но именно тогда он отчетливо осознал: вокруг больше никого нет.
Нэйтан был уверен, что представляет, что ждет их дома, но внезапно Карл вышел из машины, не сказав ни слова и оставив сыновей изумленно переглядываться. Весь день они были как на иголках, и только поздно вечером, уже после того, как Гарри наконец пожелал спокойной ночи и направился в свою хижину в стороне от дома, Карл обратил свое внимание на них:
– На выход, оба.
Нэйтан изо всех сил старался ничем себя не выдать. Карл терпеть не мог, когда у сыновей был испуганный вид. Он велел им развести костер, и братья смотрели на него с открытыми ртами, пока он, повторив команду громче, не схватил Нэйтана за плечо и не толкнул в сторону поленницы. Растерянные, они поковыляли куда сказано.
Карл не проронил ни слова, пока костер не разгорелся до приличных размеров. С лицом, мерцающим в свете пламени, он до жути спокойным голосом сказал им пойти в дом и принести самую дорогую для каждого из них вещь. Нэйтан чувствовал удушающий комок в горле, когда с опаской выкатывал на двор свой велосипед.
– Неплохая попытка. – Его отец так схватил его за руку, что он прямо чувствовал, как наливается кровоподтек.
– Советую больше не ошибаться. Или я буду сжигать все, до тех пор, пока ты не вынесешь, что надо.
Нэйтан не возвращался очень долго и наконец вышел со своей любимой гитарой. Руки потели, деревянный гриф выскальзывал, и, прекрасно зная, что будет только хуже, он все же плакал и умолял отца этого не делать.
Лиз тоже была здесь, вся в слезах.
– Ну пожалуйста, Карл, – просила она. – Позволь ему оставить гитару.
Муж ее игнорировал, и она повторяла это снова и снова, пока Карл, наконец, не повернулся к ней.
– Хочешь, чтобы я научил их по-другому? – спросил он таким тоном, что Нэйтан обрадовался, что мать сдалась.
Он протянул отцу гитару, почти ничего не видя от слез, но тот заставил его самого бросить ее в огонь. Нэйтан в конце концов это сделал и тут же рефлекторно попытался выхватить обратно. Он обжег руку, шрам остался до сих пор.
Кэмерон, конечно, сделал все с первого раза. Он вынес иллюстрированное собрание историй о Второй мировой войне. Нэйтан считал, что это скукотища, но Кэмерон был в полном восторге. Бросая книгу в костер, она даже посмотрел Карлу в глаза, для чего пришлось сильно задрать голову. Потом он что-то произнес. Слова почти – но все же не совсем, – пропали в треске пламени.
