– Нет, – ответила она в манере, подозрительно похожей на ложную скромность. – Папина картина получила приз.
– Это ничего не значит. Твои ничуть не хуже.
– Вовсе нет. Не говори глупости.
– Это правда, – он встал. – Постой-ка.
Нэйтан вошел в дом, ничего не видя после солнечного яркого света. Из кухни шел прекрасный запах. В окно в коридоре он видел, что Баб и Гарри по-прежнему за домом, на траве. Баб теперь подавал, позволив Гарри опробовать его новую биту. Дверь в кабинет Ильзы была приоткрыта, и Нэйтан с трудом не поддался соблазну заглянуть туда. Поздороваться. Сказать, что скучал. Он колебался, но все-таки прошел мимо. Девочки ждали.
В гостиной он остановился у картины Кэмерона. Потянулся к ней, чувствуя, что преступает неписаный закон, снял раму со стены. Картина оказалась поразительно легкой, при том какое место занимала она во всем в доме. Нэйтан подождал. Ничего не произошло. Дух Кэмерона, действительно, не пробудился от вечного сна, чтобы предупредить появление отпечатков пальцев на его творении.
Нэйтан ухмылялся, пока нес картину по коридору, разглядывая цвета земли, неба и могилы. Он осознал, что сказал Ло истинную правду. Ничего особенного в этой картине не было. Жизни в ней не было. Просто плоская, лишенная вдохновения работа человека, который был слишком слеп, чтобы разглядеть то, что ему подарила судьба.
Нэйтан вышел на крыльцо, входная дверь, хлопнув у него за спиной, обозначила начало немой сцены. У Ло буквально отвисла челюсть. Все молчали очень и очень долго. Нэйтан мельком отметил, что даже звук ударов мяча о биту стих.
– О господи! – прерывисто выдохнула Софи. – Что ты наделал? – Но в широко открытых от ужаса глазах блестел озорной огонек радости от нарушения правил.
– Именно, – кивнул Нэйтан. – Я тронул картину.
– Ты навлек на себя такую беду, – сказала она с придыханием. – Ло хихикала, закрывая рот рукой.
– Вовсе нет. Потому что это всего лишь картина, Соф. Самая обычная. Ну да, в общем, довольно неплохая. Но мой вопрос в том, уступают ли ей рисунки Ло?
Ло переминалась с ноги на ногу, от ужаса и возбуждения.
– Ладно, – сказал Нэйтан. – Ло, выбери свою лучшую работу. И мы сравним.
Ухмыляясь, она выбрала одну.
– Софи, ты судья. Чья лучше?
Нэйтан перевернул и поднял картину Кэмерона. Теперь он держал ее на уровне лица тыльной стороной к себе. И внезапно мир тоже перевернулся. Смех Софи звучал тихо, еле пробиваясь сквозь стук в висках.
– Я считаю, что выигрывает картина Ло, – говорила Софи. – Десять из десяти.
Голоса доносились до него откуда-то издалека, а смех Ло раскатился так, будто прозвучал из-под воды. Нэйтан попытался кивнуть, но свинцовая голова едва не перевесила его, враз потерявшего баланс. Он понял, что девочки внимательно за ним наблюдают.
– Я согласен, – еле поборол он неповоротливо тяжелый язык. Где-то на периферии зрения он видел, что Ло улыбнулась. Но взгляд его был прикован к задней части картины. А конкретно к тому, что было приклеено к ней скотчем. К чему-то потертому и прозрачному, с мелкой красной пылью в пластиковых складках. Земля снова качнулась.
– Девочки, что-то здесь слишком жарко, – еле смог он выговорить. – Вы сходите водички попейте.
– Ладно. – Он слышал их шаги по ступенькам и входную дверь.
Трясущимися руками Нэйтан положил картину лицевой стороной вниз. Пластиковый конверт был прикреплен в самом центре. Он обхватил его и вырвал, нисколько не заботясь о возможных повреждениях холста.
Он видел покрытые пылью края разноцветных банкнот, выбитые на обложке паспорта буквы и несколько сложенных официального вида документов. Сердце подпрыгнуло и затихло, будто грудная клетка опустела. Он совершенно не рассчитывал все это найти, он вдруг понял. Серьезно – нет.
«Руки прочь от картины».
Нэйтан оглядел пустынный двор. Больше не доносилось ударов биты. Не слышно было радостных возгласов Баба.
«Черт, нет. Руки прочь от шедевра Кэма».
В отдалении виднелась хижина Гарри, темная, уединенная, дверь в нее была заперта.
«Убери грабли. Вы уже и так делов наделали».
Дом, нависавший над ним, замер, словно затаил дыхание. Нэйтан не слышал ни Лиз, ни Ильзы. Окна кухни и офиса смотрели на него пусто и неподвижно.
«Ее место здесь, на этой стене».
Где-то позади Нэйтан скорее почувствовал, чем услышал, как доски пола в коридоре откликнулись на чьи-то шаги. Через секунду тихо скрипнула входная дверь. Нэйтан не двигался. Он не мог заставить себя обернуться.
«Золотое правило в этом доме».
Кто предостерегал его?
«Руки прочь от картины».
Все. Абсолютно все.
Шаги приближались.
– Я пыталась тебе рассказать, – услышал он голос. – Но ты никогда не слушал, Нэйтан.
Он обернулся.
Глава 38
– Я пыталась тебе рассказать.
Нэйтан знал этот голос лучше, чем свой собственный.
Все еще в нескольких шагах, скрытая тенью веранды, стояла его мать.
Она перевела глаза с картины на конверт у него в руках, посмотрела на него твердым, осознанным взглядом, впервые за все эти дни.
– Это была хорошая история, – сказала она тихо. – Та, которую ты рассказал девочкам о стокмане. Мне на кухне было слышно.
Нэйтан не чувствовал рук, толком не зная, держат ли они еще конверт.
– Правдивая, – сказал он прерывающимся голосом.
Лиз встретилась взглядом с сыном.
– Можно рассказать тебе еще одну?
Энергичный топот девочек раздался в коридоре, и в ту же секунду Лиз оказалась рядом и выхватила конверт у него их рук.
– Не здесь. Идем со мной, Нэйтан.
Прислонив картину к стене, и сунув конверт в карман фартука, она крепко сжала его руку.
В полуденном солнце ее тень схлопнулась почти в точку под ногами, когда они пересекали двор. Они шли к эвкалипту и остановились в тени его покачивающейся кроны. У подножия двух соседствующих могил.
Нэйтан слышал, как шумит в ушах кровь, глядя на землю. Старая почва и совсем недавно потревоженная. У него было столько вопросов, и он не мог задать ни один.
– Я поехала кататься, – сказала Лиз наконец. – Как раз после того, как Софи повредила руку и сказала всем, что ее сбросила лошадь. Мы не могли этого так оставить. Тем более что Софи хочет на джимхану. Так что я решила проверить.
Нэйтан уже не хотел ничего слышать, но он закрыл глаза и заставил себя воспринимать то, что она говорит. В тот день, когда Кэмерон не вернулся домой, рассказывала ему Лиз, она делала то же, что и во всякий другой. Каталась верхом. Привычка, четко выработанная у нее за годы брака. В седле она была выше, быстрее, и никто – хотя бы несколько часов – никто не мог до нее дотронуться.
