Разговорчивая Николетта легко нашла общий язык с семьей стариков. В дороге они принялись обсуждать предстоящую Ночь Личин, и Аглая с жадностью ловила каждое слово. Сначала она не особо прислушивалась к беседе. Потом решила быть внимательнее — мало ли что важного они скажут. А вскоре уже и сама заразилась духом праздника, немного позабыв о том, в какой передряге оказалась.
Ведьмы, вроде бы не прятались за каждым поворотом. Возле виселицы не ждал готовый казнить ее палач, а люди не тыкали в нее пальцем и не кричали «Сжечь ведьму!»
Можно было забыться и позволить себе помечтать о празднике. Аглая расслабилась, представляя себя одной из дев, явившихся под личиной — особой маской. Интересно, Дамазы ее узнал бы? Конечно, узнал бы — ее фигуру никаким плащом не скрыть. Но ведь есть еще и аромат тела. Он бы точно ее ни с кем не перепутал.
Но захотел бы праздновать он? Он не казался любителем веселья и маскарадов.
Аглаю окутала грусть. Думая о нем, она превращалась в мечтательную девчонку, словно впервые влюбившуюся. Но так и было: она полюбила. Впервые. Навсегда.
Осознание этого накрыло остро и больно. Ей как будто кислород перекрыли. Стало трудно дышать, и глаза немного защипало от слез. Она любит… Любит принца. Жестокого. Но такого притягательного. Даже его горькие обидные слова о ней не могли выдавить из груди чувство необходимости. Необходимости быть с ним.
В темном небе сверкнула молния.
Аглая опомнилась, лишь когда Николетта громко воскликнула:
— Хоть бы успеть до дождя!
Йелек обернулся и странным взглядом посмотрела на Аглаю. Словно… словно знал, что причина вспышки в ней. На теле выступил холодный пот. Аглая постаралась отогнать от себя эти мысли. Да ну, откуда он может знать…
— Успеем. Давайте скорее за мной. — Он повел их к воротам перед замком, откуда совсем недавно они начинали свой путь.
— Идемте в замок. — Аглая собиралась повернуть к нужной тропинке, но Йелек упорно вел их за собой.
— Сначала я должен доложить, что с вами все в порядке.
Оставалось лишь последовать за ним. Кому он собрался докладывать, Аглая не знала, но вдруг отчетливо услышала взбудораженный гомон голосов. Йелек спешил к внутреннему двору, где проходило Испытание рунами. Сумерки отступали, и надвигалась темнота. Ничего не было видно, но гул слышался все отчетливее.
— Ну вот, теперь наш позор увидят все. — Голос Николетты дрожал и срывался. — А нельзя доложить, что с нами ничего не случилось, не при всех?
— Нет. — Йелек оставался непреклонен и даже не сбавил шагу.
Аглая поравнялась с Николеттой:
— Не переживайте, леди Николетта. Зато только мы с вами сможем танцевать на празднике.
— Почему?
— Потом что все остальные Невесты не смогут и ногой пошевелить после перетаскивания песка, камней и еще неизвестно чего.
Николетта немного нервно рассмеялась.
— Просто… мне бы не хотелось позориться при всех. Там ведь столько народа собралось… По голосам слышно…
— Ну с чего вы взяли, что это позор? Кто-то ведь должен был проиграть и прийти последним.
— Но мы вообще не прошли испытание.
— Зато у нас будут лучшие во всем Фьорире Личины.
— Что верно, то верно. — К разговору присоединилась и Берта. — Я уж для вас расстараюсь, милые леди. Во всем Дамгере таких будет не сыскать…
Аглая улыбнулась, гадая, а доведется ли ей погулять на празднике:
— Спасибо, госпожа Берта.
— Это вам спасибо, красавицы. Не оставили нас с моим стариком в беде.
Эти слова потонули в оглушающем крике толпы. Стоило войти в ворота, как послышались довольные возгласы.
— Ну, наконец-то! Сколько можно ждать! Последние.
Николетта вмиг сникла. А Аглая, наоборот, высоко задрала подбородок, выпрямила спину и гордо прошла за Йелеком.
Князь с мачехой и сестрой вновь сидели в богато украшенной ложе. Король устроился вместе с ними. А вот Дамазы по-прежнему не было видно. Аглае захотелось ссутулиться и спрятаться от всего мира. Он действительно ушел и оставил ее одну. Его любовь оказалась настолько недолговечной? Или просто она обидела его отказом гораздо сильнее, чем думала?
У Аглаи не было ответов на эти вопросы. В ее голове вообще вдруг стало абсолютно пусто. Все мысли ушли, оставив болезненное одиночество. Вязкое, как мерзкая жижа болота. И такое же смертоносное. Она ведь сама так решила. Сама выбрала. Так чего теперь страдает? Он ушел, оставил ее в покое. Сделал так, как она и хотела.
Острый серп месяца светился все ярче, но и его света не хватало для того, чтобы разглядеть всех присутствующих. Трибуны со зрителями тонули в тени, отброшенной крепостными стенами. Невесты жались в стороне маленькими группками. У ворот сгрудились еще какие-то люди, на вид — грязные старики, возможно, зрители из простых людей, которым не нашлось места среди придворных.
Аглая обернулась к Берте и Бертрану:
— Вы пока посидите вон там. — Она указала на пустующие места среди придворных. — Мы сейчас с леди Николеттой… закончим, и вернемся к вам.
Неожиданно зычным и сильным голосом Бертран ответил:
— Благодарю за заботу, княжна. Но мы лучше постоим со своими. — Он расправил плечи и выпрямился, став на голову выше нее. Куда-то исчез горб, походка стала плавной и уверенной.
Его жена присела в изящном поклоне:
— Благодарствуйте, юные леди. Вашу помощь мы не забудем. — Она улыбнулась и быстро подмигнула.
Старики шустро выхватили свои мешки из рук Аглаи и Николетты и направились к группке крестьян.
Аглая даже рот открыла от изумления:
— И как это понимать?
Николетта выглядела ошарашенной:
— Понятия не имею.
Йелек, по-прежнему сжимающий один из мешков, поклонился им:
— Ваше испытание окончено, леди. Позвольте мне присоединиться к остальным.
Он бросил на Николетту полный тоски взгляд и стремительно отошел к другим оборотням.
Только сейчас Аглая осознала, что над площадью повисла тяжелая мрачная тишина. Становилось все темнее, и казалось, что это призраки притаились в сумраке. Собрались на совещание мертвецов. От этой мысли ей стало совсем не по себе.
Странное чувство скрутило узлом все органы. Сердце трепыхнулось в тисках. Аглая знала, что означает это ощущение. Он здесь… Вот только где? Она судорожно осмотрелась, не находя бирюзового взгляда. Да где же?!
Яркая вспышка мелькнула в темноте. Аглая обернулась так резко, что закружилась голова. Он стоял у ворот. Привалившись к каменной стене и скрестив на мощной груди обнаженные руки. Лицо тонуло в тени — только глаза ярко сияли, освещая скулы и лоб, покрытые черными буковками. Сердце забилось как сумасшедшее. Он ее. Только ее. Принадлежит ей. Он оставил на ее теле болезненные укусы, она на его — татуировку.
