Аглая не знала, что чувствует, услышав об этом. Оказаться здесь такой ценой? Но потом она вспоминала взгляд Аглаиды, ее рассказ о пережитом, ее ненависть и боль…
В этом мире были свои законы. Возможно, более честные и справедливые, чем в ее. Возможно, более жестокие. Но за пролитую кровь здесь отвечали кровью. За боль — болью. За предательство — смертью.
Медленно Аглая начала смиряться с мыслью, что для ее пребывания здесь, двоим пришлось умереть. Это были те, кто должны были умереть. Но ей тяжело было осознавать, что убил их Дамазы. Ради нее.
«Это правильно», — говорил Лазаж. Но Аглае все еще сложно было принять эти кровавые устои.
Вот только… Не смотря на страх, который Дамазы посеял вокруг себя, не смотря на ужас, с которым шептали его имя, его все равно любили. Его народ, его клан преклонялись перед ним еще больше. Ради него шли на все. И даже на страшное чародейство в единстве с ведьмами — лишь бы это помогло вернуть ее.
Аглая была не готова к тому приему, который получила. Она была не готова к высеченному в скалах барельефу, на котором парили длиннокрылые вороны в окружении разрядов молний. Она была не готова к стягам со стаей черных птиц. Не была готова к гобеленам, на которых была вышита она сама, простирающая руки к небу. А с неба к ней тянулись ветви молний.
И она была совершенно не готова к тому, что весь клан, все до одного оборотни опустятся перед ней на колени, как только увидят. Ведьма, которая встала на защиту волков и людей. Которая заслонила собой их любимого вожака и умерла, лишь бы не дать убить его…
На нее смотрели со страхом и обожанием. Волки — с уважением и готовностью умереть за нее. Люди — с ужасом перед ее силой.
Взгляды женщин оказались завистливы. Аглая знала, что ее чар боятся. Но женщины… Они страшились ее принять вовсе не из-за ведьмовской сущности. Ее возвращение означало потерю даже крошечного, призрачного шанса заполучить короля.
Его кровавая слава пугала. Всех. Но женская суть в любом из миров была неизменна — они хотели сильнейшего.
Он был безумен. Но красив. Обладал властью. Силой. Богатствами, которые невозможно было даже сосчитать. Он был желанен.
Аглая обрадовалась, когда узнала, что Элори отправилась в клан Балаха. Она нашла себе мужа там. И ревность Аглаи немного утихла. Но женщины — служанки, сестры, родственницы, оказавшиеся в цитадели все равно оставались ее соперницами. Аглая поймала несчетное количество призывных взглядов, брошенных на Дамазы. Они все надеялись утолить его боль.
Рассказывая об этом, Лазаж смеялся: «Не смотрите на меня так, королева… Они не думали, что вы вернетесь и не теряли надежды… Но он грезил лишь о вас. Был верен вам… Человек в нем погиб вместе с вами. Только волк поддерживал жизнь в теле. Но и волку нужны только вы. А теперь вы вернулись. И он возвращается к жизни. Вот так мы любим. Одержимо.»
Аглая понимала, что тоже заразилась этой одержимостью. Наверное и в ней жил дикий зверь, который желал быть навечно со своим мужчиной.
Ее пугала собственная любовь. Зависимость. Тяга к нему. И в то же время, это было что-то необъяснимо прекрасное. Быть любимой. Быть желанной. И знать, что так будет вечно. Навсегда.
Представление закончилось. Волчьи сыновья и их жены хлопали и кричали артистам. В воздух взлетали золотые монеты, цветы и шелковые ленты. Всеобщая радость и ликование казались безудержными и немного дикими. Аглая пришла в себя. На глаза снова попался ребенок. На этот раз сын Жермены. Он радостно прыгал, размахивал ручками и что-то вопил изо всех сил. Обычно сдержанный Коноган хохотал, глядя на сына.
Аглая тяжело вздохнула.
— Понравилось представление? — Дамазы убрал с ее лица прядь волос, и Аглая повернулась к нему.
Какой же он красивый. Могучий. Несгибаемый. Сильный. Но без нее он стал иным. Сейчас Аглая была закутана в теплые меха. На ее шее приятным грузом висело великолепное ожерелье. Они сидели на двух величественных тронах в уютной ложе.
А ей хотелось остаться с ним наедине. Сбросить с себя все это, прижаться к нему и ласкать губами каждый сантиметр изрезанного шрамами тела. Выпить до дна всю его боль.
— Твой запах изменился. Никогда не мог понять, о чем ты думаешь.
Его слова все еще звучали резко, отрывисто. Зверь, который едва научился говорить. Но глаза по-прежнему сияли ярко.
Аглая улыбнулась:
— Я пропустила все представление… Задумалась.
— О чем? — Его рука не отпускала ее ладонь, все время сжимая.
— О том, что тебе было совсем неинтересно смотреть. Ты все делаешь для меня. А я для тебя — ничего.
Он улыбнулся. Той самой прежней улыбкой — по-волчьи хитрой и самоуверенной.
— Мне не много надо.
— Я тоже хотела показать тебе представление. Но ты их, кажется, не любишь. — Она понизила голос и перешла на интимный плавный шепот.
Дамазы тут же напрягся. Потянулся к ней, навис грозной фигурой.
— Твое представление я посмотрю.
Аглая подалась ему навстречу. Коснулась кончиком языка шершавых губ и еще тише прошептала.
— Сегодня ночью. Ты получишь то, чего давно хотел.
Его голос был надтреснут, еще более звериный, чем обычно:
— Ты моя. Больше ничего…
Она покачала головой:
— Я сама приду к тебе и попрошу… Буду умолять… Ты помнишь?
Его глаза вспыхнули. Ярко, почти ослепляюще.
— Помню…
Голос осип, но что-то все же неумолимо изменилось. Его взгляд. И приоткрытые губы. В нем был… человек. Аглая потянула его ладонь к своим губам и нежно поцеловала тыльную сторону. Дамазы вздрогнул. Он возвращался…
* * *
Сегодня ночью к молодому князю пришла его Плененная Вальпури. Она была прекрасна. Молода, смела и свободна. Белая сорочка, усыпанная сияющими камнями, укутывала желанное тело. А ткань, скрывающая все лицо, кроме глаз, колыхалась от каждого шага. Ее волосы сияли серебром. А глаза — страстью.
Она остановилась в полосе света из круглого зеркала в старой деревянной раме. Глаза вороны и совы осветили совершенные изгибы. Он видел, как она красива. Он знал, что она желает ее. Он пьянел от ее аромата.
Ее руки были повсюду на его теле. Она была слишком хороша для него. От ее ласк невозможно было сдержаться. Ему хотелось рвать все вокруг, царапать когтями, выть, задрав голову к луне.
На ней не осталось ничего, кроме тонкого полотна ткани, скрывающей лицо. Черные буквы его имени на белой коже оказались смертоносным искушением.
Он сорвал с ее лица маску, пусть это и означало верную гибель.
— Я хочу видеть твое лицо.
Алые губы подарили самую греховную улыбку. Они скользили по его коже. Мучили и ласкали. Она делала с ним все, что хотела, а он держался из последних сил. Она погубит его… Но он исполнит свое обещание. Или угрозу? Это было так давно… и все-таки, совсем недавно. Каждый день мучений стоил того, чтобы ждать…
