Я был готов сожрать ее целиком. Искусать каждый сантиметр совершенного тела. Вгрызаться в ее плоть, пока она не признает себя моей. Моей…
Оставляя ее в шатре, я выдирал из груди собственное сердце. Теперь между ребер зияла огромная дыра. А сердце осталось там, ненужным и валяющимся у ее ног. Оно ей не нужно. Я ей не нужен.
Она не хотела меня. Не хотела мой член. Мое семя. Ее запах изменился. Я чувствовал страх, сомнения, боль.
Сейчас я ненавидел себя. Во мне все было не так. Не так, как ей могло бы понравиться. Я весь был изуродован шрамами. Но на ее лице не было отвращения, когда она смотрела на меня. Я ждал, когда она отвернется или брезгливо скривится. И она снова поступила иначе.
А вот когда смотрела на мой член боялась. Я знал, что крупный. Что могу оказаться слишком большим для нее. Старался подготовить и сделать все правильно, не смотря на глупую сделку, что предложил.
Но она сопротивлялась. И я не мог понять почему. Это сводило с ума окончательно. Она боялась моего размера, но это был не главный страх. Ее мучило что-то еще. Она не хотела мне покориться. Сопротивлялась, чем только больше разъяряла и выводила из себя.
Там, где нужно было действовать лаской, я применил силу. И меня ни хрена это не останавливало. Она просто должна была быть моей.
Всаживая в нее едва не лопающийся от напряжения член, я думал лишь о том, что делаю ее своей. Привязывая к себе. Теперь она моя добыча. Часть меня…
Но она сопротивлялась и вырывалась. Отталкивала меня. Когда я вбился в нее по самые яйца, она выгнула спину, и мне едва не оторвало голову. Она стискивала меня с такой силой, что я готов был кончить сразу же. Залить изнутри ее своим семенем так обильно, чтобы текло по ее стройным бедрам. Она покрыта мною… И снаружи, и внутри. Выгибает спину, как будто соблазняет. Но понимаю, что от боли. А упрямый мозг представляет, что от наслаждения. От желания насадиться на меня еще сильнее.
Да даже двигаться в ее узком плену было сложно. Она стискивала, словно в кулаке. И я уже представлял, как буду вдалбливаться в нее, ударяясь яйцами о лобок с тонкой полоской волосков. Даже это было в ней искушением.
Для кого она так сделала? Для кого, мать вашу?!
Наверное мне стоило ненавидеть себя за то, что я натворил, но я испытывал удовлетворение. От того, что вошел в нее так глубоко и жестко, что даже немного порвал. Следы ее крови на моем члене, как будто утраченная девственность. И я почти поверил, что стал ее первым мужчиной. Что к встрече со мной она готовилась, украшая лобок. Что при мысли обо мне ее соски так возбужденно и нагло торчали.
Я нашел в себе силы оставить ее лишь потому что инстинкт обладания превратился в нечто большее. Ей угрожала опасность. Мой волк, звериная часть меня, это знала. И мне угрожала опасность — потерять ее. Я не мог допустить этого.
Будь она хоть тысячу раз ведьмой, самой жестокой и худшей из ведьм, но я не мог отпустить ее. Не мог подвергнуть опасности. Я врал ей, шантажируя, но с собой был предельно честен: я не отдам ее никому. Никто не сможет причинить ей боль.
Она ведь может погубить мой клан, доверившихся мне волков. Но я упорно делал вид, что не замечаю эти мысли в собственной голове. Подвергая их жизни опасности, приказал охранять ее, беречь и заботиться. Этим приказом и двумя кровавыми метками я фактически признавал ее своей женой перед всем кланом.
А она об этом даже не догадывалась. Смотрела на меня своими штормовыми глазами, в которых бушевала гроза. Слезы даже не высохли на ее лице. Мне так хотелось остаться с ней, упасть на колени и вымаливать прощение. Я даже наплевал на унижение и готов был сделать это на ее языке, но каким-то чудом взял себя в руки и ушел.
Потому что под угрозой была ее безопасность… и мое эгоистичное желание обладать ею. Я врал ей, говоря, что отпущу. Никогда. И никуда. Я. Ее. Не. Отпущу. Она моя. Моя! Моя! Моя!
— Вы позволите доложить, принц?
Мы седлали лошадей. Чувствуя мое напряжение, все держались в стороне, опасаясь подходить ближе. Я действительно готов был сорваться. Все равно на кого — лишь бы затопить все густой кровью. Сейчас меня могла отвлечь только резня.
Я заставил себя сосредоточится. Все ради ее защиты. Ради нее.
— Говори.
Цирьяк смотрел в землю, опасаясь поднять на меня глаза. Даже в страхе Аглаида всегда прямо встречала мой взгляд. Когда я уходил, она искала мои глаза. И я знал: ей не понравилось то, что она там увидела. Я пытался скрыть, насколько глубоко она во мне, как тяжело сейчас уйти от нее. Что сделает ведьма, обладая такой властью надо мной? Не хочу думать об этом.
У меня просто не поднимается рука ее остановить. Я УЖЕ не смог сделать, что должен. И не смогу.
— Как вы и приказывали, дозор прочесал княжество. Они обнаружили старое логово. Сначала думали, что оно заброшено. Но утром там объявилась сначала одна ведьма, потом другая. Возможно, они готовятся к шабашу…
Слишком много ведьм для такого маленького княжества.
— Что еще?
Я видел, что Цирьяк не договаривает. Он все-таки бросил на меня быстрый опасливый взгляд.
— Йелек остался в дозоре. А Ферко явился сюда, чтобы обо всем рассказать, как вы и велели…
Да, вместо того, что уничтожить ведьму, которая была в нескольких шагах от меня, я решил истребить все отродье, которое могло находиться в княжестве. Убить их всех, чтобы лишить Аглаиду ведьминской поддержки.
— Ну?
— Он сказал, что одна из ведьм… Что это была княжна.
На моей шее затянулась петля. Невидимая, но до охерения ощутимая. Еще чуть-чуть и захрустят позвонки, если раньше я не сдохну от удушья.
— Когда это было? — На удивление я все еще владел собой.
— Утром. Почти весь день они наблюдали за ведьмой. Когда к ней явилась вторая, Ферко решил вернуться в лагерь.
Утром было испытание, и княжна все время находилась рядом. Это не могла быть она. Или могла? Какое-то неизвестное мне чародейство? Или кто-то нарочно прикидывается моей Аглаидой?
Ненавижу себя за желание ее оправдать.
Пытаюсь сдержаться, но все равно резко произношу:
— Все утро она была со мной на испытании. Возможно, ведьмы хотят подобраться к княжеской семье.
От Цирьяка потянулась тонкая нить страха:
— Мы так и подумали.
— Где Лазаж?
— Там, где ты меня бросил, когда услыхал о приезде своей зазнобы.
Старый волк как всегда подкрался незаметно. А может я просто утратил бдительность. Не управлял больше своими мыслями — теперь ими владела княжна.
Отрицать не было смысла. Весь лагерь, должно быть, слышал и чуял, чем мы занимались.
— Княжна — моя гостья. Сейчас она отдыхает в шатре. Отвечаешь за нее.
