Сладко.
Мучительно.
Это заставляло выгибаться в чужих объятиях, задыхаться от огня, который медленно плыл по телу, умолять о том, чтобы это не прекращалось.
Это было безумие. Опаляющее безумие, которое почти выбивало сознание. По краю памяти мелькнул год, который прошел в тумане фальшивого брака — мелькнул и растаял. Его испепелило пламя, которое сейчас пульсировало огненным сгустком в низу живота.
— По…жалуйста… — выдохнула Дайна куда-то во тьму. — Пожалуйста…
Она не понимала до конца, о чем просит. Зато Валентин понял — мягко приподнял ее бедра, и Дайна почувствовала сперва осторожное прикосновение, а затем резкий толчок — туда, в пылающую точку между ее ног.
На несколько секунд ей стало больно. Потом Валентин начал двигаться — и от каждого его движения по телу плыла волна густого сладкого удовольствия. Кровать под ними скрипела и ходила ходуном, и Дайна внезапно поняла, что подается навстречу чужой плоти, заполнившей ее до краешка.
Это сводило с ума.
Прикосновения — были плавными и неторопливыми, а стали резкими, нервными, рваными.
Поцелуи — осторожно-изучающие поначалу, они сделались беспорядочными, почти грубыми, почти укусами.
Ритм, в котором они двигались вдвоем — тот ритм, который превратил их в единый организм, в одно существо.
Это было безумие — и Дайне хотелось утонуть в нем.
А потом огненная точка взорвалась, и Дайна забыла обо всем. Чуть позже она почувствовала, как в ней пульсирует горячее семя, и вскоре Валентин со вздохом уткнулся влажным лбом в ее плечо.
Дайна опомнилась через несколько минут, когда сладкое марево истомы отступило, позволяя ей дышать. Валентин осторожно обнимал ее, неспешно поглаживая по бедру, и это прикосновение словно говорило: ты другая. Ты теперь совсем другая.
— Я не знала, что это… вот так, — выдохнула она. Пальцы Валентина пробежались по ее плечу, и Дайна почувствовала, как проваливается в сон.
— Да, — усмехнулся Валентин. — Это вот так.
Сквозь мрак проступали очертания предметов. Где-то вдали всхлипнула музыка и стихла.
Мир возвращался к себе, вновь становился устойчивым и привычным.
«Не влюбляться в него, — подумала Дайна. — Господи, пожалуйста. Не дай мне в него влюбиться».
Глава 2. Человек в серебряной маске
Это было просто.
Отработанно. Привычно.
Плавно провести рукой по воздуху, а потом смотреть в зеркало на то, как скорлупа маски стирает его лицо. Сегодня в ней было серебро — оно позволяло успокоиться. Наложить на себя привычные оковы равнодушия и провести еще один день.
По давней привычке Валентин поднялся в пять утра. Принцесса спала на животе, уткнувшись лицом в подушку, и ее обнаженная спина казалась высеченной из розового валийского мрамора. Какое-то время Валентин любовался тем, как она спит, потом отправил заклинание, и вокруг Дайны закружились белые нити тумана, собираясь в ночную сорочку.
Та магия, которая сейчас наполняла Дайну, была особого рода. Закрепить ее в человеке могли только разнонаправленные чувства. Если эту магию пробудили боль, обида и ненависть, то закрепить и усилить могли только любовь и нежность, и действовать следовало незамедлительно. А что повлияет на девушку сильнее, чем искренняя страсть? Сейчас, глядя на Дайну, Валентин понимал, что все сделано правильно. Все шло так, как нужно.
Он предложил Дайне выбор, как того требовал магический обряд. Она выбрала правильно.
Валентин запоздало подумал, что можно было бы прикоснуться к девушке еще раз. Просто дотронуться, чтобы почувствовать живое. Потом он подумал, что у них сегодня ещё много дел, поднялся и пошёл в ванную.
Повинуясь движению его руки, стены скользнули в стороны, а ванна подпрыгнула на кривых металлических ножках и превратилась в бассейн, полный шипящей минеральной воды. Валентин опустился в него и почувствовал, как на какое-то мгновение все тело пронзили тысячи острых соленых игл.
Это бодрило. Это помогало не думать о минувшей ночи. Это помогало думать, что он просто сделал необходимое и очень важное дело — чтобы однажды спасти тех, кому понадобится спасение.
Воздух наполнился негромким треском, и над бассейном поплыли облака, темнея с каждой минутой. Валентин лениво подумал, что его величество Леон, владыка Саалии, всегда выбирает самое неподходящее время для беседы. Облака налились грозовой тяжестью и тьмой, и над бассейном повис лик короля.
Валентин невольно отметил, что его величество выглядит неважно. С момента их последней встречи мясистое лицо короля обрело неприятный багровый оттенок. Надо бы государю прекращать такое тесное общение с сухими и крепкими винами — но Валентин решил, что ничего не будет говорить по этому поводу.
Здесь все взрослые люди. Каждый сам решает, каким именно способом себя убивать.
— Снова в маске, — произнес Леон. Валентин пожал плечами. Бросил заклинание — по воде поплыли белые облака душистой мыльной пены.
— Как всегда.
— Ты помнишь, о чем мы договаривались.
— Помню.
Интересная манера у его величества: задавать вопросы с утвердительной интонацией. Когда-то она забавляла Валентина — когда-то давно, в те дни, в которых не было ни масок, ни магии.
Он почти забыл о тех временах.
— Кто в комнате, — поинтересовался Леон. Валентин одарил его величество обаятельной улыбкой и запоздало подумал, что король ее не увидит из-под маски.
— Никого-то от вас не утаишь, ваше величество, — ответил он. Лицо короля обрело то выражение, которое Валентин видел много лет назад и тогда, в прошлом, назвал сочувствием и пониманием. Признанием чужой боли.
Леон вообще был неплохим человеком. Душевным. Особенно там, где была его вина.
— Я рад за тебя, — сказал Леон. — Хотя ты в это и не веришь. Но я правда рад.
Тучи сгустились, окутывая венценосный лик, и почти сразу же растаяли. Разговор закончился — Леон всегда оставлял за собой последнее слово. А Валентин с ним не спорил.
Он полежал в бассейне еще пару минут и вышел из воды.
Девушка еще спала. Ее лицо в рассветных лучах было расслабленным и тихим. Валентин присел на кровать рядом, погладил Дайну по щеке согнутым указательным пальцем. Она не проснется — будет спокойно спать, пока Валентин не разбудит.
Сейчас, сидя рядом со спящей Дайной, Валентин наконец-то чувствовал себя живым. Не чудовищем в маске, от одного вида которого немеют и студенты академии, и владыки сопредельных стран, что уж говорить о податных сословиях.
Просто живым человеком.
Она понравилась ему еще тогда, на приеме во дворце. В тот день Дайна была похожа на солнечный луч, который пронзил запыленный воздух комнаты. После приема был бал и танцы, и Валентин смотрел, как она кружится в объятиях Кендрика — воздушная, легкая, нежная — и невольно ловил себя на зависти к чужому счастью. В тот день Дайна была счастлива, и Валентин тогда не знал, что в венценосной семье нет ни слова про любовь.
