– Говори, что видел, – приказал отец. – Расскажи нам о тайном клейме на ее теле!
– Нет никакого клейма!
– Она околдовала тебя, сделала слабым. Говори, а не то я перережу ей горло. И ты увидишь, как она истекает кровью прямо здесь, на глазах у всех. Это будет мучительная смерть, уверяю тебя.
– Вы все равно ее убьете. А если я заговорю, еще и объявите ведьмой.
– Так значит, ты что-то видел? – спросил одноглазый старейшина.
Те, кто был в комнате, потом будут утверждать, что Хейзел Свон у всех на глазах творила заклинание, – неотрывно смотрела на Оуэна, заставляя его губы молчать. Однако те, кто познал настоящую любовь, увидели другое: взгляд двух людей, чья любовь вот-вот должна была их уничтожить. В глазах Хейзел было не колдовство – сердце девушки разрывалось от боли.
А затем Хейзел заговорила; и слова звучали тихо и мягко, как слезы, катившиеся по ее щекам.
– Все в порядке. Скажи им.
– Нет! – Оуэн попытался вырваться, но двое мужчин по-прежнему крепко держали его.
– Пожалуйста, – прошептала Хейзел. Она боялась, что Оуэна подвергнут наказанию за то, что он защищал ее. Девушка понимала, что она и сестры обречены – город уже решил, что они ведьмы. Показания Оуэна были нужны лишь для проформы. Он должен был подтвердить наличие любого, даже совсем небольшого изъяна на коже.
Его глаза налились слезами, рот приоткрылся; несколько раз судорожно вдохнув, Оуэн выдавил из себя:
– На ее левом боку пятно в форме полумесяца.
Какое милое пятнышко, прошептал он однажды, склонившись над ней. Хейзел стало щекотно от его дыхания, она нежно погладила его волосы и рассмеялась. Звонкий голос девушки разнесся под крышей амбара. И не раз Оуэн делился своими желаниями с этим полумесяцем, мечтая, что когда-нибудь они вместе с Хейзел уедут из Спарроу, тайком пробравшись на корабль в Сан-Франциско, и начнут новую жизнь вдали от этого города. Будь Хейзел настоящей ведьмой, все желания, которые Оуэн шептал, обнимая ее, наверняка бы исполнились. Однако вышло иначе.
Присутствующие в один голос ахнули. Мистер Клемент отнял нож от горла Хейзел и с удовлетворением объявил:
– Вот вам и доказательство. Она тоже ведьма.
У Хейзел упало сердце. Зрители зашушукались. Зяблик снова принялся щебетать.
Одноглазый старейшина откашлялся и заговорил – достаточно громко, чтобы его могли слышать даже те, кто стоял на улице, прижимаясь ухом к дверям:
– Наш город мал, и океан дает нам жизнь, так пусть же океан возьмет эти три жизни обратно. Сестры Свон признаны виновными в колдовстве и приговариваются к смертной казни через утопление. Приговор подлежит исполнению сегодня, в день летнего солнцестояния, в три часа пополудни. Выбранный день наиболее благоприятствует тому, чтобы их порочные души упокоились навеки.
– Нет! – закричала Аврора.
Хотя Маргарита не разжала губ, от ее ледяного взгляда любой мог бы провалиться на месте. Хейзел оставалась спокойной – не потому, что не боялась, а потому, что не могла отвести глаз от Оуэна. Она видела его раскаяние. Видела, как он страдает, считая себя виновным.
Не он обрек ее на смерть – судьба сестер была предрешена уже в тот день, когда они приехали в город.
Прежде чем Хейзел успела хоть что-то сказать Оуэну, их схватили и отвели в другую комнату, где пять женщин раздели сестер донага и подтвердили наличие отметин на теле каждой, а затем облачили в длинные белые рубашки, дабы очистить грешные души и обеспечить их непреложную и окончательную смерть.
Вот только смерть не стала окончательной.
Глава 17
Порыв ветра сотрясает коттедж, и я наконец выпутываюсь из кошмара. Мне снилось море – привязанные к ногам тяжелые камни тянули вниз, ледяная вода вливалась в горло, я сначала пыталась откашливаться, но скоро потеряла силы, и она хлынула в легкие… Сестры опускались на дно бухты рядом со мной. Незавидная смерть.
Тру глаза ладонями, стараясь отогнать воспоминания.
Сквозь стекла сочится молочно-белый рассвет, Бо возится с камином.
– Который час? – спрашиваю я, поворачиваясь на другой бок. Я уснула прямо на полу.
Бо подбрасывает еще несколько поленьев, и от жара начинает покалывать щеки.
– Еще рано, начало седьмого.
Сегодня день летнего солнцестояния. Сегодня в полночь все изменится.
Бо так и не нашел способа убить сестер Свон, оставив в живых девушек, чьими телами мы завладели. Ни в одной из этих книг ничего нет. Как я и думала…
И я знаю, о чем он размышляет, глядя в огонь: сегодня он отомстит за смерть своего брата. Пусть умрет невинная девушка, но он не позволит Авроре продолжать убивать. Сегодня Бо с ней расквитается.
Я тоже приняла решение. Я не собираюсь возвращаться в море. Я буду бороться, чтобы сохранить это тело. Я хочу остаться Пенни Талбот, даже если это означает, что она больше не будет существовать. Даже если это будет невозможно, больно, жестоко и страшно – я должна попытаться.
Каждое лето нам с сестрами дается всего несколько коротких недель – каждый мимолетный день, каждый скоротечный час становится для нас на вес золота. И потому мы привыкли медлить с возвращением, пока не истекут последние секунды перед полуночью. Мы наслаждаемся каждым мигом, проведенным вне морской пучины: пытаемся надышаться воздухом и насмотреться на небо, темное и бесконечное, запомнить твердость земли под ногами.
Даже когда притяжение бухты начинает биться в висках, уговаривая нас вернуться в ее холодную глубину, мы сопротивляемся до тех пор, пока оно не становится невыносимым. Мы держимся за эти последние секунды так долго, как только можем.
Каждая из нас хотя бы раз делала попытку остаться на суше после полуночи. И с первой секундой нового дня вспышка жгучей боли буквально взрывала наши головы и перемалывала кости.
Но была не только боль. Еще давление, толкающее нас в темноту, в самые мрачные закоулки тела, которое мы занимали. Много лет назад это произошло со мной: я ощущала, как сознание девушки поднимается на поверхность, а мое опускается, вдавливается на глубину – мы менялись местами. И лишь вернувшись в море, я освободилась от ее оболочки и мгновенно почувствовала облегчение. Тогда я зареклась от повторения подобных экспериментов – слишком велик риск оказаться в ловушке навсегда.
Но в этом году я сделаю новую попытку. Может быть, сумею сопротивляться боли и совладать с тяжестью, влекущей меня вниз. Может быть, я стала сильнее и заслуживаю лучшей доли. Может быть, в этом году все будет по-другому, ведь я не отняла ни одной жизни. Возможно, проклятие отпустит меня, и подобно русалкам и ше́лки из книг, которые сумели стать людьми и выйти на сушу, я останусь в этом теле. Даже если Пенни будет скрыта навсегда. Сейчас я думаю только о себе.
– Мне нужно съездить в город, – как бы невзначай сообщаю я Бо. Ночью, у старого дуба, мне стало ясно: если я действительно хочу прожить жизнь с Бо, если люблю его, то должна разорвать последнюю удерживающую меня ниточку.
