Нечто есть первое отрицание отрицания как простое сущее соотношение с собой.
Отрицание отрицания – понятие диалектики, конкретизирующее понятие «снятие»: если о «снятии» мы говорим, когда смотрим на результаты, которые мыслим, то «отрицание отрицания» характеризует процесс. Например, получение оценки на экзамене – это «снятие» учебного процесса: когда ты сдал экзамен, то учиться уже не надо. А сама сдача экзамена – отрицание отрицания: ты отрицаешь как прежнее свое невежество, так и саму позицию, с которой ты отрицал его, ибо сейчас тебя интересует содержание твоих знаний, а не противостояние их невежеству. Знание – это тогда «незнание незнания»: и в том смысле, что мы больше не имеем дела с прежним незнанием, и в том, что мы, зная какую-то вещь, не знаем, как это можно – ее не знать. Поэтому Гегель и говорит, что «нечто» – это простое соотношение с собой: как для нас знать то, что давно выучили и узнали, это само собой разумеется, так и для вещи – что она есть – это само собой разумеющийся факт, в котором она и является как вещь, «соотносится сама с собой».
Наличное бытие, жизнь, мышление и т. д. в своей сущности определяют себя как налично сущее, живое, мыслящее («Я») и т. д. Это определение в высшей степени важно, если хотят идти дальше наличного бытия, жизни, мышления и т. д., а также божественности (вместо бога) как всеобщностей.
Представление справедливо считает нечто реальным. Однако нечто есть еще очень поверхностное определение, подобно тому как реальность и отрицание, наличное бытие и его определенность, хотя они уже не пустые бытие и ничто, однако суть совершенно абстрактные определения. Поэтому они и самые ходячие выражения, и философски необразованная рефлексия чаще всего пользуется ими, втискивает в них свои различения и мнит, будто имеет в них что-то вполне добротное и строго определенное. – Отрицание отрицания как нечто есть лишь начало субъекта, – внутри-себя-бытие, еще совершенно неопределенное. В дальнейшем оно определяет себя прежде всего как сущее для себя, продолжая определять себя до тех пор, пока оно не получит лишь в понятии конкретную напряженность субъекта. В основе всех этих определений лежит отрицательное единство с собой. Но при этом следует различать между отрицанием как первым, как отрицанием вообще, и вторым, отрицанием отрицания, которое есть конкретная, абсолютная отрицательность, так же как первое отрицание есть, напротив, лишь абстрактная отрицательность.
Сущее для себя – немецкое «для себя», противопоставляется «в себе» («самому по себе»). Быть сущим в себе – значит самостоятельно реализовываться. А быть сущим для себя – значит мыслить свою реализацию как продолжение существования. Так, когда мы выполняем какое-то задание, то существуем в себе (сами по себе), даже если эта работа нас совершенствует. А если мы при этом выучиваем новые понятия, то существуем для себя, иначе говоря, понимаем, как эти новые понятия помогут решать задачи.
Напряженность – здесь ассоциация не с напряжением или нервным напряжением, но с некой точностью определения, вроде точного попадания из лука с натянутой тетивой или напряженности сумки, в которую удалось правильно уложить все вещи, и при этом она не порвется. Получить конкретную напряженность субъекта – значит стать способным вместить в себя все смыслы, присущие субъекту.
Нечто есть сущее как отрицание отрицания; ибо последнее – это восстановление простого соотношения с собой; но тем самым нечто есть также и опосредствование себя с самим собой. Уже в простоте [всякого] нечто, а затем еще определеннее в для-себя-бытии, субъекте и т. д. имеется опосредствование себя с самим собой; оно имеется уже и в становлении, но в нем оно лишь совершенно абстрактное опосредствование. В нечто опосредствование с собой положено, поскольку нечто определено как простое тождественное. – Можно обратить внимание на то, что вообще имеется опосредствование, в противовес принципу утверждаемой чистой непосредственности знания, из которой опосредствование будто бы исключено; но в дальнейшем нет нужды обращать особое внимание на момент опосредствования, ибо он находится везде и всюду, в каждом понятии.
Это опосредствование с собой, которое нечто есть в себе, взятое лишь как отрицание отрицания, своими сторонами не имеет каких-либо конкретных определений; так оно сводится в простое единство, которое есть бытие. Нечто есть, и оно ведь есть также налично сущее; далее, оно есть в себе также и становление, которое, однако, уже не имеет своими моментами только бытие и ничто. Один из них – бытие – есть теперь наличное бытие, и, далее, налично сущее; второй есть также нечто налично сущее, но определенное как отрицательность, присущая нечто (Negatives des Etwas), – иное. Нечто как становление есть переход, моменты которого сами суть нечто и который поэтому есть изменение, – становление, ставшее уже конкретным. – Но нечто изменяется сначала лишь в своем понятии; оно, таким образом, еще не положено как опосредствующее и опосредствованное; вначале оно положено как просто сохраняющее себя в своем соотношении с собой, а его отрицательность – как некоторое такое же качественное, как только иное вообще.
Сторона – необходимое свойство вещи для того, чтобы ее определить, не потому, что мы постигаем только какие-то стороны вещи, или заходим к ней с какой-то стороны, но потому что, определяя, мы оказываемся «на стороне» вещи, как бы делаемся ее сторонниками, и, принимая определение, принимаем и способность этой вещи быть определенной. «Опосредствование с собой», то есть способность определения отдавать отчет в своей условности – вполне конкретно, но не имеет «сторон», а реализуется как чистое бытие, как вещь, из которой вычли все условности разных отношений к ней, и которая в силу этого безусловна.
а) Нечто и иное
1. Во-первых, нечто и иное суть налично сущие, или нечто.
Во-вторых, каждое из них есть также иное. Безразлично, которое из них мы называем сначала и лишь по тому именуем нечто (по-латыни, когда они встречаются в одном предложении, оба называются aliud, или «один другого» – alius alium, а когда речь идет об отношении взаимности, аналогичным выражением служит alter alterum). Если мы одно наличное бытие называем А, а другое В, то В определено ближайшим образом как иное. Но точно так же А есть иное этого В. Оба одинаково суть иные. Для фиксирования различия и того нечто, которое следует брать как утвердительное, служит [слово] «это». Но «это» как раз и выражает, что такое различение и выделение одного нечто есть субъективное обозначение, имеющее место вне самого нечто. В этом внешнем показывании и заключается вся определенность; даже выражение «это» не содержит никакого различия; всякое и каждое нечто есть столь же «это», сколь и иное. Считается, что словом «это» выражают нечто совершенно определенное; но при этом упускают из виду, что язык как произведение рассудка выражает лишь всеобщее; исключение составляет только имя единичного предмета, но индивидуальное имя есть нечто бессмысленное в том смысле, что оно не выражает всеобщего, и по этой же причине оно представляется чем-то лишь положенным, произвольным, как и на самом деле собственные имена могут быть произвольно приняты, даны или также изменены.
