Движимая неожиданным для самой себя порывом, я прильнула губами к его животу. Этьен на миг замер, а затем рванул рубашку со всей силы, но та не поддалась. Рукава застряли на запястьях, горловина – чуть выше подбородка. Обладатель своевольной одежды чертыхнулся и возобновил попытки, а я, вместо того чтобы ему помочь, стала прокладывать губами дорожку от живота к горлу, с каким-то безумным наслаждением отмечая, как реагируют на каждое мое прикосновение его мышцы, как по мужскому телу пробегает легкая дрожь. Засмеялась, когда пара его отчаянных попыток освободиться снова закончилась ничем. Видимо, ткань прочная и пуговицы пришиты на совесть.
– Тебе с такой рубашкой даже кольчуга не нужна, – прошептала я, приблизившись к броне, которая в данный момент скрывала его голову.
Этьен выругался, пока цензурно, но весьма эмоционально, и попытался вернуть рубашку в прежнее положение, то есть надеть. Увы, это ему тоже не удалось.
– Похоже, ты застрял, – безжалостно констатировала я. – Придется ждать, пока похудеешь.
Очередной резкий рывок – и Этьен все-таки остался без рубашки. К счастью, не лишившись при этом головы. Только на лбу красовалась красная полоса и волосы сильно растрепались.
– Я ее сожгу, – процедил он, прижимая меня к кровати.
– Прямо сейчас? – прошептала я в его приблизившиеся губы.
– Чуть погодя, – ответили мне, и сознание снова затуманилось. На сей раз надолго.
Наверное, в той девушке на кровати было очень мало от обычной Мейбл. А может, наоборот, это настоящая Мейбл проснулась, как после зимней спячки? Я стонала. Моя голова металась по подушке. Пальцы с невероятной силой сжимали то простыню, то плечи Этьена.
Потом я долго лежала в приятном бессилии, тяжело и часто дыша, с закрытыми глазами, поскольку даже поднять веки казалось задачей чересчур сложной. А уж потянуться за простыней, чтобы хоть как-то прикрыться, было и вовсе лень. Наверное, именно так становятся падшими женщинами. Ну и пусть. Я знала одно: никогда не вернусь к прежней жизни. Опека мачехи, пансион, помолвка с мистером Годфри – все это давило на меня, заставляло замыкаться в себе, не позволяло чувствовать себя человеком. Больше этого не будет. Я не знала, как сложится жизнь дальше. Уверена, побуждения у Этьена самые что ни на есть лучшие, он намекнул на это весьма недвусмысленно, но… Вряд ли человек, столь праздно проводящий сегодняшний день, способен предвидеть, что готовит ему день завтрашний. Так или иначе… Я готова потерять уверенность в завтрашнем дне, готова жить более бедно, чем прежде, оставить привычную обстановку, работать гувернанткой. Но я не вернусь в прежнее зависимое положение.
Через какое-то время мы все-таки решили, что следует вернуться к остальным, и, кое-как приведя себя в порядок, постучались в соседнюю комнату. И застыли от удивления, в то время как Амелия, краснея, опустила глаза.
Глава 9
Радости и сладости
Амелия
Как только Мейбл вышла в сопровождении Этьена, я повернулась к своему жениху. Тот уже снял рубашку и пытливо смотрел на меня, явно ожидая реакции. Не дождется! Что я, мужчин не видела? Конечно, видела! Моя гувернантка в столице не раз водила меня в музей, где были выставлены статуи из далекой Ойкумены. И одежды на них было гораздо меньше, чем на мужчине, стоявшем сейчас напротив меня. Правда, статуи были из холодного мрамора, а не из плоти и крови, и у них не было такого горящего взгляда, от которого голова начинала кружиться, а ноги подкашивались.
Стараясь не показывать своей слабости, я подошла к Рейнарду, сосредоточиваясь на багровой полосе, пересекающей плечо. На мой взгляд, выглядела она ужасно: рассеченные края разошлись, а внутри виднелось алое. К горлу подступила тошнота. Я невольно сглотнула и постаралась дышать как можно ровнее.
– Возможно, лучше ее зашить? – предложил Рейнард. Он спокойно рассматривал свою рану. – Думаю, двух-трех стежков вполне хватит. Вы же умеете шить?
– Что? – При мысли о том, что мне сейчас вручат нитку с иголкой и заставят протыкать живую кожу, я почувствовала себя совсем дурно.
– Только не говорите, что в пансионе вас не учили шить!
– Учили, но… – я судорожно придумывала причину, по которой мне не всучат швейные принадлежности, и наконец выпалила: – Но я прогуливала эти уроки!
– Даже так! – довольно хмыкнул жених. – Ну ничего, дело поправимое. Зашьете, заодно и научитесь!
Он направился к двери, явно намереваясь отдать распоряжения горничной. У меня внутри все похолодело. Ведь с этого ужасного человека станется всучить мне иголку с ниткой и руководить процессом.
– Я умею только вышивать! И то крестиком! – предупредила я. – Знаете, всяких птичек или цветочки. Хотите, чтобы я обработала рану именно этим способом?
Увы, я просчиталась: напугать графа оказалось не так легко.
– Позовем горничную, пусть принесет все, что нужно, а там разберемся.
– Стойте! – Я окончательно запаниковала. – Не смейте!
– Почему?
– Да хотя бы потому, что… вы же не одеты! Что обо мне подумают люди?
– Действительно незадача… Ну, раз люди все равно подумают… – Он вдруг резко изменил направление и начал надвигаться на меня.
– Подождите! Что они подумают?
Я отступила и пятилась до тех пор, пока не споткнулась о кровать.
– Вы – привлекательны, я – чертовски привлекателен, мы помолвлены, так что зря время терять? – пояснил граф Аттисон, буквально возвышаясь надо мной. Мне пришлось задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза.
Рейнард сделал еще шаг, и я, непроизвольно отшатнувшись, упала на постель. Мужчина стал коленом на край кровати и наклонился надо мной, опираясь на здоровую руку.
– Вы… граф Аттисон… ваше сиятельство… ой, ваша светлость, что вы делаете?
Мысли окончательно спутались. Близость завораживала и в то же время пугала. Почему-то подумалось, что я слишком молода, чтобы вот так вот…
– Вы только что называли меня по имени. – Голос звучал с хрипотцой, заставившей меня задрожать.
Ничуть не сомневаясь в том, что сейчас произойдет, я изо всех сил забилась, пытаясь вырваться. Внезапно Рейнард охнул, перекатился на бок и сквозь зубы произнес несколько абсолютно незнакомых мне слов.
– Ой… – только и сказала я, понимая, что нечаянно задела его рану. – Извините…
Вместо ответа мужчина бросил на меня мрачный взгляд и вдруг совершенно неприлично громко расхохотался.
– Вы невозможны, – сказал он, вытирая слезы, брызнувшие из глаз. – Право, Амелия, я уже лет пять не испытывал таких ярких эмоций, как с вами за эти дни.
– Эмоций? – выдохнула я. – Хотите сказать, что то, что только что было, имело отношение к эмоциям?
– Ну… – протянул Рейнард, переворачиваясь на бок и подпирая голову здоровой рукой. – Скажем так, мне очень хотелось вас проучить.
