Каждой клеточкой своего тела ощущая любую неровность дороги, я лишь плотно сжала губы и выпрямила спину, чтобы не позволить мадам Клодиль увидеть мою слабость. И только Амелия обеспокоенно косилась в мою сторону: видимо, понимала, что для меня, в отличие от сбежавшей игуаны, нехарактерен зеленый цвет лица. Интересно, что все-таки сталось с этой ящерицей?
Странно, но нас не расселили по разным комнатам. То ли директрисе не пришло в голову, что не стоит держать вместе двух непокорных пансионерок, то ли нас возвратили в прежнюю спальню умышленно, в назидание, чтобы мы понимали: ничего нельзя изменить.
Несмотря на то что нас почти сразу предоставили самим себе, разговора в тот день не получилось. Я чувствовала себя плохо и быстро заснула, а когда проснулась спустя несколько часов, обнаружила умиротворенно посапывающую Амелию. Тихонько подошла к ней и осторожно поправила одеяло: оно почти сползло на пол, как у ребенка. Прежде чем как следует укрыть подругу, я успела заметить, что ее ресницы слиплись, будто бы от слез, а в кулаке она сжимает, как сокровище, фантик от шоколадной конфеты. Улыбнувшись, я отправилась в ванную приводить себя в порядок, а затем – на поиски какой-нибудь еды. Больше из комнаты не выходила, не желая ни с кем встречаться. Но назавтра этого уже было не избежать.
Мы вместе спустились на первый урок, одетые и причесанные как положено. Амелия сжала губы, вздернула подбородок и поглядывала вокруг с вызовом. Себя я со стороны не видела, но, конечно, была не менее напряжена. Соученицы взирали на нас кто с сочувствием, кто со злорадством, а кто с банальным любопытством. Мы заняли привычные места.
– Мейбл, как я рада тебя видеть! – тут же защебетала Лизетта. – Я так соскучилась!
– Ни секунды в этом не сомневаюсь, – вежливо улыбнулась я. – Ты так сильно соскучилась, что даже донесла на меня мадам Клодиль, чтобы мы поскорее встретились вновь.
Бывшая подруга словно заледенела. Застыла без движения, только глаза лихорадочно бегали. Вне всяких сомнений, она не ожидала, что вскроется правда о ее участии в нашем с Амелией возвращении.
– Это правда?
– Ты рассказала о Мейбл мадам Клодиль?
Совершенно неожиданно для себя я обнаружила, что девушки глядят на Лизетту с нескрываемым порицанием. Даже те, кто прежде злорадствовал по поводу нас с Амелией. Не иначе, последним Лизетта невольно предоставила возможность почувствовать себя хорошими: может, они и были рады узнать о чужих неприятностях, но во всяком случае не приложили к этим самым неприятностям руку.
– Как ты могла? Она же твоя подруга!
– Право слово, видали мы таких «подруг»! О женской дружбе даже среди мужчин ходят байки.
– Глупости! Женщины ничем не хуже мужчин дружат! – не выдержала Амелия. – И даже лучше. Этим джентльменам только бы шпагами друг в друга тыкать.
– Верно, – поддержала я. – Не то что дамам. Те, в крайнем случае, в волосы друг дружке вцепятся. Обидно, но совсем не так смертоносно.
– Я ни на ком волосы не рвала! – принялась защищаться Лизетта. – И поступила именно как подруга. Я беспокоилась о Мейбл. Ей было опасно там, снаружи. – Она произнесла это так, будто сразу за стенами пансиона начинался бушующий океан и только здесь был островок безопасности и спокойствия. – Без старших, без помощи, без совета. В обществе сомнительных личностей.
Пару одобрительных кивков она заработала, но в основном девушки отреагировали совсем иначе. Судя по взглядам, они были очень даже не прочь незамедлительно оказаться за стенами безопасного пансиона вместе с парой-тройкой сомнительных личностей.
Однако ответить никто не успел. Ни мы с Амелией, ни наша группа поддержки, которая совершенно неожиданно оказалась столь многочисленной. В класс чинно ступила мисс Маргарет, и все притихли, принимая правила игры. Какие бы чувства ни владели каждой из нас, занятия должны были идти своим чередом. Так же, как и взрослая жизнь, которая не остановится только оттого, что кто-то не успел совладать со своими эмоциями. На этот урок можно опоздать, но вот добиться хороших результатов, не умея владеть материалом, не выйдет.
И все-таки я не отказалась от намерения прояснить с Лизеттой некоторые моменты. И потом, когда наступил достаточно длинный перерыв, пригласила ее в свою комнату для беседы. Там, больше не стесняясь чужих ушей, прямо спросила:
– Так почему же ты меня выдала? Только не подумай, пожалуйста, – я сочла нужным прояснить все до конца, – это не обида, даже не разочарование. Уже нет. Мне уже пришлось столкнуться с настоящими разочарованием и обидой, на фоне которых наша с тобой история – детский лепет. Мне просто любопытно понять, что же заставило тебя поступить так странно. Ведь никакой выгоды тебе от этого не было. Или я что-то упускаю? Может быть, это была месть? В таком случае за что?
Взгляд недавней подруги быстро утратил выражение гордой невинности. Он стал жестким, а постепенно – даже ненавидящим.
– А как ты сама думаешь? – прошипела Лизетта, тщетно ожидая от меня понимания, каковое мне, не иначе по скудоумию, никак не давалось. Пришлось «подруге» давать объяснения: – Изображаешь из себя принцессу, несчастную и обиженную жизнью? Сперва я тоже думала, что мы – товарищи по несчастью. Но оказалось, что все это была фальшь с самого начала.
– Какая фальшь? – вопросила я с недоумением, к которому примешивалось все возраставшее раздражение. – Разве я хоть раз солгала тебе с самого начала нашего знакомства?
Обвинения в нечестности глубоко меня задели, хоть я и старалась не демонстрировать бывшей подруге свою внутреннюю уязвимость.
– А как еще это назвать? – парировала Лизетта. – Бедная несчастная сиротка, которую злая мачеха выпихнула в пансион. Вот только ты не Золушка, дорогая моя. Тебя никто не заставлял мыть полы да перебирать крупу. И «злая мачеха» устроила тебе весьма неплохую партию. Со взрослым, состоятельным мужчиной, имеющим свой дом, положение в обществе, деньги, наконец. Подумаешь, он не похож на героя романтического романа! Зато в его обществе ты получишь возможность выйти в свет и вести достойную жизнь. И поладить с ним вполне сможешь, если только будешь подходить к браку с умом. Ты действительно получаешь все, кроме разве что бесцельных романтических бредней. И при этом ты безумно недовольна. Да половина пансионерок обзавидовались, а ты даже этого не замечаешь, усердно изображаешь оскорбленную невинность. Тебе хоть раз пришло в голову, что это твое «несчастье», из-за которого ты так глупо сбежала из пансиона, – это огромная удача для многих из нас? Так хоть постеснялась бы жаловаться!
– Я и не жаловалась, – возразила я. – Только тебе. Но тогда я думала, что ты – моя подруга, и значит, тебе есть дело до моих чувств. Иначе я ни за что не стала бы навязывать тебе свою откровенность.
– Да одна только твоя кислая физиономия чего стоила! И потом, не надо изображать из себя идеальную подругу. Много ты думала о моих чувствах? Можно подумать, тебя интересовало, как отнеслась бы к подобному браку я? А я тебе скажу. Я была бы на седьмом небе от счастья! Потому что меня, четвертую дочь, без приданого и не из слишком знатной семьи, ждет монашеская келья. Потому что замуж меня ни один более-менее достойный мужчина не возьмет.
