Я кивнула и потушила свечу, а потом еще долго вслушивалась в ночные шорохи и мерное дыхание все-таки уснувшей соседки. Лишь когда по щеке потекла обжигающе горячая капля, я поняла, что глаза мои наполнились слезами.
Утро выдалось таким же безрадостным. Небо за окном хмурилось больше обычного. Или же мне так казалось из-за событий прошлой ночи. Амелия тоже была какой-то притихшей. Странно, но она так и не рассказала мне о причинах, заставивших ее вернуться в пансион. Спрашивать я не решилась, опасаясь невольно задеть душевные раны. О ночных визитерах мы больше не говорили. Частично из-за опасения, что нас могут подслушать, частично из-за того, что каждая из нас была погружена в свои переживания. Я до сих пор не знала, стоит ли тревожить подругу своими опасениями по поводу Этьена, а Амелия явно не горела желанием рассказывать о том, что произошло между ней и Рейнардом на балу.
Мне оставалось лишь гадать, что же столь вопиющее совершил граф Аттисон, чтобы так разозлить мою подругу.
Единственным местом, куда пансионерок регулярно выводили, был храм Святого Иониса, располагавшийся в конце той же улицы, что и пансион. Охраняли нас при этом не хуже, чем особо опасных преступников, переводимых из одной тюрьмы в другую. Наставницы торжественно вышагивали впереди, позади, справа и слева, а кто-нибудь, как правило, шествовал и непосредственно среди учениц. Но если все остальные ходили на богослужение один раз в неделю, нас с Амелией после возвращения решили водить в церковь дважды: по воскресеньям и вторникам. Похоже, мадам Клодиль решила, что нам, как заблудшим овечкам, особенно требуются молитва, исповедь и, конечно же, покаяние.
В тот вторник мы тоже ступили под свод высокого величественного здания, сопровождаемые мисс Клавдией и мисс Маргарет. Послушно преклонили колени и застыли, опустив головы, чувствуя, как прожигают спину взгляды наставниц.
– Исповедоваться я точно не буду, – едва слышно прошипела подруга. – Не дождутся.
Я промолчала, поскольку тоже не желала открывать всю правду священнослужителю. У меня не было уверенности в том, что он не донесет мой рассказ директрисе, хоть это и означало бы нарушение тайны исповеди.
В это время суток, в будний день, храм был практически пуст. Одна старушка в старом, видавшем виды платке сидела на деревянной скамье и то ли молилась, то ли дремала. Какой-то мужчина, на вид торговец, с интересом разглядывал украшавшие стену фрески. Двое священнослужителей неспешно шагали к исповедальням.
Внезапно Амелия ущипнула меня за ногу, да так больно, что я чуть не вскрикнула, нарушая тем самым всю конспирацию. Но все-таки сдержалась и сердито воззрилась на подругу. Та скосила глаза, указывая мне на жрецов. Я осторожно повернула голову… и оторопела. Фигуры стоявших к нам спиной служителей храма кого-то напоминали, но я бы списала это на разыгравшееся воображение. Однако начищенные до блеска сапоги для верховой езды, видневшиеся из-под монашеского одеяния, были реальными, равно как и едва заметные под рясами очертания шпаг. Сердце заколотилось.
Строгий голос мисс Маргарет возвратил меня к реальности.
– Девушки, вам пора исповедаться.
Мы с Амелией послушно поднялись и неспешно двинулись по проходу, с двух сторон от которого тянулись ряды скамей.
– Ты налево, я направо! – хищно шепнула Амелия, и я осторожно кивнула.
Этьен был немного ниже Рейнарда и уґже в плечах, так что понять, какое место занял каждый из кузенов, было несложно.
Я прошла в исповедальню и опустилась на колени на узкую скамеечку, специально предназначенную для этой цели. От соседней кабины меня отделяла тонкая стенка и квадратное решетчатое оконце. При этом решетка была настолько частой, что рассмотреть того, кто сидит по соседству, не вышло бы при всем желании.
– Этьен, я знаю, что это ты, – проговорила я, прежде чем он успел бы начать морочить мне голову. Если, конечно, собирался.
Молчание, в действительности непродолжительное, показалось мучительно долгим.
– Ты умеешь видеть сквозь стены? – с вынужденным смешком спросил Этьен, и от звучания его голоса у меня зашлось сердце.
– Нет, – ответила я, стараясь никак не выдать своего волнения. – Просто наша общая знакомая наблюдательна, а ваша обувь не слишком вписывается в традиционный наряд жреца.
Слово, невольно слетевшее с губ Этьена, столь же мало вписывалось в окружающую обстановку. Вряд ли стенам исповедальни прежде доводилось слышать подобное.
– Я просто хотел с тобой поговорить, – поспешил оправдаться он. – А в ваш пансион иначе как штурмом не прорвешься.
– Это правда, – улыбнулась я. – Но, Этьен, поверь, в разговоре нет необходимости.
– Послушай, Мейбл, – настойчиво перебил меня он. – Все не так, как кажется. Я знаю, сейчас ты думаешь… да бог знает что ты обо мне думаешь! Что я игрок, мот, да к тому же еще и отравитель. Но на самом деле всему этому есть другое объяснение. Ты просто должна меня выслушать.
– Я ни секунды не сомневаюсь, что объяснение есть, – настала моя очередь перебивать. – Но это неважно. Что бы ты ни поведал, это не имеет никакого значения. Нет, послушай, Этьен! – Я слегка повысила голос, поняв, что он собирается что-то сказать. – В конце концов, именно ты находишься сейчас на месте человека, первостепенная цель которого – выслушать. Не думай, будто я перечеркнула все что было. Я бесконечно благодарна тебе за помощь, которую ты оказал мне в трудную минуту. Те дни, которые мы провели вместе, навсегда останутся в моей памяти. Это были лучшие дни в моей жизни. И я никогда – слышишь, никогда! – не предам тебя. Никто не узнает ни о женщине, которая должна была вкусить белого порошка, ни о карточном игроке, таинственным образом исчезнувшем из «Оазиса». В этом ты можешь быть совершенно уверен. Но, Этьен, существует черта, которую я не в силах перешагнуть. По какой бы причине ты все это ни делал, я не могу быть рядом с человеком, способным на подобное. Поэтому прости, но не надо больше искать со мной встреч. Только если с тобой случится беда и понадобится помощь. Но до тех пор прощай. Да хранит тебя Бог!
Я вылетела из исповедальни в слезах. Полагаю, наставницы были уверены, что на сей раз я воистину покаялась в своих грехах.
* * *
Рейнард прикрыл за собой резную дверь и огляделся, насколько это можно было сделать в той крошечной клетушке, где он оказался. По размеру эта часть исповедальни не отличалась от соседней, предназначавшейся для прихожан. Только здесь вместо низкой скамеечки для коленопреклонения имелась обычная, на которую можно было сесть. Для удобства жреца также прилагалась подушка. Рейнард сделал вывод, что находиться на этой половине значительно удобнее.
Прошло совсем немного времени – и шорох юбок возвестил о том, что одна из девушек также вошла в исповедальню. Вот только которая?
– Я хочу покаяться, отче.
Звук этого голоса несказанно порадовал графа. Конечно, он был готов к тому, что может появиться Мейбл и нужно будет говорить именно с ней. Даже постарался подобрать нужные слова. Но сразу же объясниться с невестой – это значительно лучше.
