— Боюсь, что на корабле вы потеряли гораздо больше, чем свой гардероб.
Лорд Сэйр подивился тому, что Бертилла с присущей ей тонкостью оценила его невосполнимую потерю: пропали все его заметки, книги и много важных бумаг.
Вслух он произнес:
— Может, оно и к лучшему, что теперь, разнообразия ради, мне придется положиться на собственную память. Те, кто постоянно имеет дело с бюрократией, рано или поздно становятся рабами написанного слова.
— Ваш ум, мне кажется, справится с делом лучше любого меморандума.
— Хочется надеяться, что вы правы, хоть сам я в этом сильно сомневаюсь! — улыбнулся лорд Сэйр.
— А когда вы переедете в Сингапур, сколько вы там пробудете?
Сам удивляясь своей проницательности, лорд Сэйр понял, чем вызван ее вопрос: когда он где-то поблизости, Бертилле есть к кому обратиться в беде, у кого попросить помощи и защиты.
И он дал ей тот ответ, которого она ждала:
— Достаточно долго, и прежде чем покину эту часть света, я намерен посетить Суматру, Яву, Бали и — кто знает? — возможно, и Саравак.
— Это и в самом деле возможно… что вы туда приедете?
— Я непременно включу Саравак в свое расписание, — пообещал лорд Сэйр.
Он увидел, что его ответ внезапно пробудил в девушке искорку счастья, и снова подумал, насколько же она ранима, насколько страшит ее, такую юную и неопытную, неведомое будущее.
Подчиняясь импульсу, лорд Сэйр сказал:
— Когда я переберусь в правительственную резиденцию в Сингапуре, то переговорю с губернатором: быть может, удастся устроить так, чтобы вы пожили там у кого-нибудь некоторое время.
Бертилла что-то невнятно пробормотала в ответ, а он продолжал:
— Я знаю, что вам хотелось бы увидеть, как воплотились в действительность за последние тридцать лет планы и мечты сэра Стамфорда Раффлза.
— Было бы просто замечательно взглянуть на порт и на все здания, о которых я читала в подаренной вами книге.
Бертилла помолчала и добавила:
— Я собираюсь остановиться в… недорогом отеле, пока буду ждать парохода, но мне не хотелось бы просить миссис Хендерсон рекомендовать мне такой отель. Она так добра и щедра, что это было бы равносильно просьбе заплатить за меня по счету.
— И речи быть не может, чтобы вы жили в отеле одна, — твердым голосом произнес лорд Сэйр. — Я ведь говорил вам, Бертилла, что в этой стране люди чрезвычайно гостеприимны, и я устрою вас у кого-нибудь в городе в качестве гостьи.
И вдруг осознал, как неприятна ему сама мысль о том, что Бертилле придется из одного нелегкого положения переходить в другое и полагаться на милость чужих людей.
Но и поселить ее одну в гостиничном номере тоже немыслимо.
«Только леди Элвинстон могла придумать такой дьявольский план», — мелькнуло у Тейдона в голове, но вслух он сказал:
— Предоставьте это мне. Я что-нибудь придумаю, будьте уверены!
— Нет таких слов, какими можно было бы описать вашу доброту! — слегка задыхаясь от волнения, проговорила Бертилла. — Вчера вечером я как раз думала, что английский язык плохо приспособлен для того, чтобы выражать чувства.
— Пожалуй, это и в самом деле так, — согласился лорд Сэйр, — но вот французы, например, — большие мастера, когда приходится говорить о любви.
Он произнес это небрежно — замечание, которое высказал бы почти автоматически, флиртуя с любой из знакомых женщин.
Однако Бертилла не ответила ему одной из тех остроумных реплик, которые он привык слышать. Вместо этого она проговорила тихим, убитым голосом:
— Любовь — это то, о чем я никогда и ничего… не узнаю в Сараваке.
— Почему вы так считаете? — спросил лорд Сэйр.
— Потому что в подаренной вами книге сказано, что там очень мало европейцев, а те, кто есть, не интересуются миссионерами.
То была неоспоримая правда, и лорду Сэйру нечего было ответить. Но его поразило, насколько верно Бертилла оценивает свое положение.
— Может, все сложится лучше, чем вы предполагаете, — сказал он.
Девушка повернулась к нему и сказала, глядя прямо в глаза:
— Не хочу, чтобы вы думали, будто я жалуюсь. Я с огромной радостью стану вспоминать все это, когда у меня… не останется ничего.
Лорда Сэйра глубоко тронула ее искренность.
Бертилла продолжала смотреть на него снизу вверх, лунный свет серебрил ее белокурые волосы, а серые глаза казались темными и загадочными, да и вся она выглядела такой красивой и неземной.
Она точно существо из другого мира, подумал лорд Сэйр: сам не сознавая, что делает, он протянул руки и привлек девушку к себе.
Очарование и прелесть этой ночи, сочувствие и нежность к Бертилле заставили Тейдона забыть об осторожности, благоразумии и привычном самоконтроле.
Долгую минуту он смотрел на девушку, потом наклонился и поцеловал ее.
Поцеловал нежно и одновременно властно, словно хотел уловить неуловимое и сделать его своим.
Ощутив мягкость и невинность ее губ, внезапную экстатическую дрожь ее тела, он прижался к ней губами еще более властно и со страстью.
Но в страсти оставалась нежность, словно он прикоснулся к цветку.
Бертилле показалось, что небо открылось перед нею, и она там, в обители славы и восторга, невероятных, неописуемых.
Она лишь понимала, что к этому стремилась, к этому неосознанно рвалась ее душа.
От прикосновения лорда Сэйра все ее существо слилось с ним, она невероятным и чудесным образом сделалась частью его существа.
Его губы привели ее в состояние экстаза, который был ей неведом, ее охватило божественное чувство обожания.
Это любовь!
Это любовь — и даже нечто большее. Это частица Бога, в которого она веровала, и одновременно человеческие и земные радость и восторг.
Оба они не представляли, как долго лорд Сэйр держал ее в объятиях.
Наконец он поднял голову и заглянул в самую глубину ее глаз, а Бертилла раскрыла губы, и Тейдон услышал ее шепот:
— Это самое… чудесное… самое необыкновенное из всего, что было у меня в жизни.
Едва голос ее — мягкий, вибрирующий, полный глубокого восхищения — успел умолкнуть, как по всему саду разнесся, пробудив эхо, внезапный, громкий крик:
— Сэйр! Где вы там, Сэйр?
Это мистер Хендерсон окликал своего самого важного гостя.
Лорд Сэйр инстинктивно выпрямился, а Бертилла, выскользнув из надежного убежища его объятий, скрылась в темноте.
Секунду назад она была здесь — и вот исчезла…
Лорду Сэйру вовсе не хотелось возвращаться в дом после того, как они с Бертиллой упали с волшебной горы в низину обыденности.
