Ужин прошел в тишине под стук алюминиевых ложек. Пировали скучно, каждый думал о своем. Все устали. Только Танька, казалось, не имела в организме подобной опции. Она носилась по палатке взад-вперед с блокнотом и инопланетной мензуркой, что-то записывала, высчитывала, опрашивала военных — кто и что видел накануне. Паша предложил ей полную чашку макарон, но она отказалась, любезно поблагодарив его за заботу.
— Помнишь, капитан Чузика, ну того ахалая с бородой по грудь, которого я снял с опушки? — спросил Артист у Погребного — Плечо пробил ему, смазал чуток. Какой пловчик он готовил, даже с одной рукой. Мм… Представь, что он мог сделать с двумя. — Артист катнул по столу пустую чашку. Облизнул пальцы. — Бурят, добавь еще макарон. Ака объедуха у тебя выходит.
Мандарханов остановил чашку рукой и секунду-другую смотрел напряженно в стол.
— Можно меня так не называть?
— А как тебя называть?
— Михаил, Миша. Это мое имя.
— Как скажешь, Миша, — съязвил Артист.
— Тебя оскорбляет слово «бурят»? — спросил вдруг капитан Погребной.
Все это время он сидел погрузившись в собственные мысли.
Мандарханов с опаской покосился в его сторону. С первого дня встречи лесничий боялся капитана как огня.
— Что молчишь? А? Бурят!
— Извините, — Мандарханов собрал чашки со стола и направился к выходу из палатки.
— Ты куда? Я не разрешал уходить!
— Помыть… хотел, — Мандарханов обернулся. Его смуглое лицо побледнело.
— Капитан, да ну его, — попытался вразумить его Артист.
Погребной отмахнулся от подчиненного.
— Я русский. С гордостью несу это знамя. А тебя буду называть так, как посчитаю нужным. Знаешь почему?
Мандарханов знал, но не пошевелил ни единой мышцей.
— Потому что могу.
* * *
Сагал вышел на улицу — подышать. Стемнело. Полная луна сияла над озером в окружении множества звезд. Блеклая полоска отраженного света тянулась по льду до самого горизонта, напоминая гигантский меч джедая.
Мандарханов курил в стороне от палаток. Сагал заметил его по яркому угольку папиросы. Рядом с лесничим на снегу стояло ведро с отмокавшей внутри посудой.
— Закуришь? — предложил Мандарханов. — Ах да, забыл…
Они постояли несколько минут в тишине.
— Негоже человека кликать по-звериному. Для того и придумали имена, — Мандарханов глубоко затянулся. — Какая разница, какая нация, главное же — уважение к человеку.
— Условности — любимая забава людей, — сказал Сагал. Выдержал паузу и добавил: — Выпить есть?
— Не пью я грязь эту. Прости, что так говорю, оба брата от этого померли.
— Грязь при правильном применении обладает лечебными свойствами.
— У тебя что-то плохое случилось? Кому-то из родственников помощь нужна? В этих местах, знаешь, водится сила, она вытягивает из людей пороки, душу успокаивает. Не зря Байкал кличут дедушкой — за мудрость.
— Это просто озеро.
— А ты попробуй. Это нетрудно. Надо только поверить.
— Что же дедушка твой не вытянул пороки из тех, кто охотника порезал на куски? Слабоват твой дедушка оказался.
Мандарханов выдохнул густой дым.
— Ты злишься. Духи прогонят печаль, если ты попросишь.
— Боюсь, духам не о моей печали надо беспокоиться.
* * *
Интуиция подсказывала Сагалу — он что-то упускает.
Но что?
Из хозяйственной палатки с припасами донесся приглушенный вопль.
Сагал подошел ближе и разобрал голос Артиста. Военный требовал от мальчика рассказать, кто оставил тело на льду. Тот молчал. Артист в ответ давал ему пощечины, а затем в ход пошли кулаки и пинки. Мальчик повизгивал после каждого тумака, но все равно молчал.
— Сейчас голым тебя зарою в снег и посмотрим, вытерпишь или нет. Не думай, что супермен. Я ахалай-махалаев подвешивал за ноги к дереву и они так висели сутками. Обоссавшись и обосравшись. А потом всё рассказывали.
— Что вам надо от меня? Я ничего не знаю!
— Мне это, знаешь ли, удовольствие доставляет, прям жду не дождусь, что ты и дальше будешь сопротивляться. Лейтенант, у нас есть место, где его поместить?
— Овраг за палаткой, и снега там хватит.
— Пошли вы!
— Где твой отец?
— Не знаю, сказал же!
Какой же глупец Погребной, что не послушал Сагала. Мальчишка не сдаст отца ни при каких обстоятельствах. Он привязан к нему ментально. Эту связь не разорвать ни болью, ни деньгами.
— Это он подкинул тело?
Молчание. Удары.
— Иди на хрен.
— Сейчас пойду. Заломи-ка ему руку, лейтенант.
Мальчик заорал во всю глотку.
— Что ты делал рядом с хижиной?
— Заблудился! — сквозь боль проорал он.
Снова удар. На этот раз внутри началась какая-то потасовка.
— Тварь! Я убью тебя, слышишь! Убью!
Кто-то заорал от боли, и это бы не мальчик.
— Держите его крепче, уроды. Мои, яйца, блять.
— А-а-а!
Мальчик рвался и метался. Военные безуспешно пытались его усмирить.
Из жилой палатки выскочила Танька с взъерошенными волосами и бешеными глазами. Следом за ней бежал Мотор.
— Что ты здесь стоишь?! — бросила она Сагалу, проносясь мимо.
— Клянусь, убью тебя, — орал мальчик. — Я тебя запомнил!
Танька ворвалась в палатку.
— Что тут происходит! Господи, что вы творите! Вы звери или люди?
— Вышла отсюда! — скомандовал ей разъяренный Артист.
— А ты выгони меня! Умник! Совсем с ума сошел. Ребенок перед тобой. Ты военный или фашист?
— Уведи ее на хер, Мотор, — вздыхая от боли прошипел Артист.
— Пошли, Тань.
— Да убери ты руки. Я сейчас полковнику позвоню, всем позвоню. Я молчать не буду. Все, что вы тут делаете, я этого так не оставлю. Вас посадят за это.
— У нас операция секретная. Сама сказала, что его надо допросить. Он причастен, нутром чую.
— Я же не думала, что вы его избивать будете!
— Ну ты и дура.
— Следи за языком, — гаркнул на Артиста Мотор.
Погребной неспешным шагом, подобно призраку, прошел из одной палатки в другую.
— Товарищ капитан! Посмотрите, что они с ним сделали! Избили ребенка! Прикажите им прекратить. Так же нельзя.
