Роман понял, что призраком он пробудет недолго. Призыв на перерождение усиливался. Нужно успеть за оставшееся время что-то совершить.
Он приподнял голову и посмотрел на дверь каюты, в которой заперта Панда. Первой мыслью было:
«Посмотреть бы на неё…»
А второй мыслью:
«Стоп. Я поднял голову?»
Роман захотел пошевелить мёртвой рукой, но не получилось. И он понял почему, ведь связь между телом и бинарным массивом прервана. Тогда он представил, что все связи оргмата восстановились. Что это его прежняя рука. И его прежнее тело. Рассчитывал, что чудесное усилие воли поднимет его, как заклинание некроманта поднимает нежить… Но этого тоже не произошло.
Более того, Роман понял, что головой он тоже не двигал. Это была необъяснимая иллюзия, чем-то похожая на фантомные боли. Его тело как лежало неподвижно, так и лежало.
Но при этом Роман отчётливо видел, как Монтана стояла над ним. Отбросив лезвие психоножа, она поспешно сняла с пояса своего платья какое-то устройство.
Хотя слово «видеть» не точно описывало это состояние. Оно было ближе к тому, когда сознание Романа, рассредотачивалось между десятью тысячами стройботов, воспринимая мир с десяти тысяч разных ракурсов.
Он не видел, а просто знал.
Знал, что Панда сидела на полу в закрытой каюте, прижавшись ухом к двери, пытаясь на слух разобраться в происходящем.
А ион-джет летел сквозь плотные облака, в сторону баз альянса Биопанки. Роман знал это без какой-либо карты.
А внизу, под облаками, бушевали волны залива Верховена, ударяя в скалистый берег, сотрясая воздух и камни…
А на дне залива медленно плыло какое-то чудище с двумя длинными усами по бокам морды. Каждый ус — толщиной с ракету. Кажется, эти твари и уничтожали подводные лодки колонистов. Теперь Роман даже знал почему.
Роман знал всё, что видел и видел всё, что хотел знать.
При этом сохранялось ограничение на «дальность прорисовки». Чем дальше от той точки, где находилось невидимое «Я», тем тоньше становился мир, погружаясь в серый туман. Может быть и не серый, просто Роман не мог подумать о нём иначе, чем термином «серый туман».
Ещё он мог вообще о нём не думать, но точно знал, что этот серый туман и есть реальный мир. Выглядел он так из-за того, что сознание больше не отражалось от этих объектов. А они в свою очередь не пытались отразиться в его сознании.
Роман увидел реальность такой, какой она была, без искажений, которые вносил в её восприятие мозг человека, или мозг синтезана, который максимально имитировал человеческий. Включая все его ошибки, ложь и подтасовки.
То есть Вселенная была никакой. Безликим взаимодействием элементарных частиц и энергии.
Из окружающей Романа Вселенной исчезли все её признаки. Но одновременно с этим он словно получил возможность сам эти признаки ей назначать.
Он выделил из мельтешащей серости образ Монтаны Френч. Она тут же проявилась, как фигура актёра на пустой чёрной сцене. Монтана стояла на четвереньках перед его трупом, приложив к его лбу какое-то устройство, опутанное инк-кабелями.
Как заведённая она повторяла:
— Не может быть, не может быть. Почему он? Почему он?
Её бормотание раздражало. Роман захотел, чтобы она заткнулась.
Выронив устройство, Монтана поднялась на ноги, поскальзываясь в лужах оргматовой крови, вытекшей из Романа. Обеими руками схватилась за голову, словно от сильной боли. Зато теперь она молчала. Мысленным толчком Роман выбросил её обратно в серый туман:
«Потом разберусь, что с ней стало».
Зов перерождения усилился. Из-за него мир приобрёл ясность. Снова появился ион-джет, облака и гигантские волны, полные усатых морских монстров. Роману всё это не нужно. Это состояние напоминало то, когда он был человеком и, просыпаясь утром от приятного сна, не хотел из него уходить.
Он вернул прежнюю пустую серость. Но теперь удерживать её стало труднее.
Роман вытащил из пустоты образ двери каюты. Потом вынул из неё электронный замок. В искрящейся дыре на месте замка появилось удивлённое лицо Панды. Поднявшись с пола, она вышла из каюты.
Серость исчезла, Роман вернулся в красочный и звучный мир. Его тут же потянуло на перерождение. И остановить он это уже не мог. Он больше не видел мир со всех ракурсов, вернувшись в ту точку, где находились мёртвые глаза его тела.
Панда что-то сказала, нависая над Романом. Потом она, кажется, волокла его труп по полу. Голос её сначала превратился в «Бу-бу-бу», а потом растворился в однообразном шуме.
Больше всего Роман боялся за Панду. Она останется одна на этом ион-джете, никто её не защитит. В случае её смерти — не будет больше никакой Пандоры Джинг.
Хотел сказать ей об этом, но его окутало что-то мягкое и синее.
2.6
— Я запутался, — сказал Роман. — Кто кого чаще спасал, ты меня или я тебя?
— Давай посчитаем, — ответила Панда. — Ты начал первым, когда помог сбежать моей семье из рабства.
— Да, но ты не была рабыней, так что я спасал не тебя.
— Но теперь ты знаешь, почему я вернулась с Арены на родную базу? Так что жила там, как рабыня.
Панда сидела на полу, напротив камеры ускоренной регенерации «Ре-Аниматик», в которой находился Роман. Он смутно видел и слышал её сквозь толстое стекло и синюю жижу, а вот чтобы она услышала, приходилось кричать:
— Один — ноль в мою пользу.
— Потом ты снова меня спас, когда меня и Субхата на Шестой Стене прижали беспилотники Нёртона.
— Но ведь в итоге ты погибла, взорвавшись в ровере?
— Но всё равно же сначала ты меня спас? — сказала Панда.
— Ладно. Пусть будет два — ноль в мою пользу. Хотя нам надо улучшить методику подсчёта. Что там дальше по списку?
— Когда мы напали на Рэя Нёртона, я обошлась без твоей помощи, а ты без моей.
— Пока что я веду. Далее…
Проект-панно возле Ре-Аниматика осветилось, показывая зелёное сердечко — восстановление закончилось.
Толстое стекло отодвинулось и Роман, нетвёрдо ступая, вышел из камеры, окутанный облаком оргмата. Закрыл за собой дверь и уважительно сказал:
— Эта штука — бесценна.
— Хорошо, что она оказалась на ион-джете, — ответила Панда.
— А ещё лучше, что ты догадалась запихать в неё мой труп.
То ли после камеры, то ли после перерождения вне серверов BATS, то ли после странных предсмертных видений, но он ощущал себя иначе. Он не мог сказать, в чём выражалась эта новизна. Он её боялся.
Шутливая болтовня с Пандой помогла ему не думать о непонятном.
