— Нужно время! Энергетика Адэна слабее чем его пульс. Я удивлен, что «эпинефрин» не убил его.
— Возможно, этот мальчик сильнее, чем кажется? Он говорил, что спокойно выдерживал по трое суток без системы?
— Но он не тратил столько сил за один раз. Все это время его держали в коме, подрывая его силы, как могли. И он смог разрушить действие препаратов и к тому же сумел обмануть ученых. И активировать телепорт! Дважды!
Лесков устало вздохнул:
— Думаешь, я этого не понимаю? Я в его возрасте только открыл свои способности, а его с рождения держат в лаборатории… Кстати, ты не спрашивал Адэна, почему его оставили в живых?
— Он не знает. Сказал только, что его «случаем» занимался сам основатель лаборатории, Корнелиус Адлер. Его имя широко известно в научных кругах.
— Не только в научных. Он один из самых богатых людей на планете, его кандидатуру Совет Тринадцати даже не рассматривал. Сразу приняли на Золотой Континент.
— Что же такого особенного в этом мальчике?
Вайнштейн пожал плечами:
— Его энергетика кажется мне совершенно обычной. Я не чувствую в нем какой- то скрытой силы. Возможно, «процветающие» все-таки захотели сохранить для себя одну живую особь из вида «блуждащих».
— Тогда почему не забрали на Золотой Континент? — Лесков вопросительно вскинул бровь. — Быть может, мальчика сохраняли для кого-то? В тайне от Совета?
— В этом есть доля смысла: когда «блуждающий» находится в коме, он не может использовать свои способности, а истощили его для того, чтобы никто не мог обнаружить его, ориентируясь на энергетику или «сны». Интересно, кто сдал его в лабораторию? Само собой, это сделал не отец. Скорее всего мать. Возможно, если мы узнаем ответы на эти вопросы, что-то более-менее прояснится. Я пытался разговаривать с Фостером, но он ведет себя в свойственной ему манере, поэтому я плюнул на эту затею. Может, сам поговоришь с ним?
— Говорил. Он тоже ничего не знает. И я склонен ему верить.
В итоге проведя за разговором еще несколько минут, Дмитрий согласился дать мальчику еще какое-то время на восстановление. Перспектива ожидания пугала его, но и риск, которому мог подвергнуться Адэн, был слишком велик. На данный момент этот ребенок был их единственной надеждой, и не уберечь его — означало подписать себе смертный приговор.
Погруженный в свои мысли, Лесков сам не заметил, как добрался до кабинета Воронцовой. С момента его возвращения из Вашингтона, они виделись всего несколько раз: возможно, Эрика приходила чаще, но в те моменты он спал, и поговорить не удавалось. Их встречи ограничивались короткими фразами и быстрыми поцелуями, после чего девушка снова возвращалась к себе.
Дмитрий мог открыть дверь прикосновением к сенсорному замку, но в этот раз он решил постучать. Поначалу Эрика пыталась вести себя сдержанно, даже отругала Лескова за то, что он покинул свою палату. Но через минуту они уже жарко целовались. Только сейчас мужчина осознал, насколько сильно он по ней соскучился: по ее запаху, теплу, прикосновениям. На какой-то момент они отстранялись друг от друга, чтобы что-то произнести. Дмитрий вроде бы собирался извиниться за доставленное волнение, Эрика вроде бы хотела взять с него обещание, что он больше никуда не пойдет один. Но в итоге все слова куда-то подевались — остались лишь поцелуи, от которых по телу разливалась сладкая истома.
Ни Дима, ни Эрика не услышали звук приближающихся шагов, поэтому, когда щелкнул сенсорный замок, они не успели отстраниться. В помещении повисло гробовое молчание. В глазах девушки отразился страх, а взгляд Лескова сделался настороженным, если не сказать, испытующим. На пороге стоял Николай Степанович Воронцов и пристально смотрел на этих двоих, словно полицейский, застукавший воришек прямо на месте кражи.
Эрика отступила на шаг, поспешно выскальзывая из объятий своего любовника, однако от ее привычной дерзости не осталось и следа. Она затравленно смотрела на своего отца, не смея произнести ни слова. В свою очередь Дмитрий терпеливо ждал, пока Полковник сам к ним обратится. Что-то объяснять, подбирать какие-то правильные слова и уж тем более оправдываться он не собирался. И мужчина, замерший в дверях, определенно, чувствовал его настрой.
— Пшел вон! — сквозь зубы процедил Николай Степанович, глядя на Лескова. Эта фраза буквально сочилась плохо сдерживаемой яростью, но на Дмитрия, казалось, это не произвело должного эффекта
— Осторожнее с выбором слов, Полковник, — отозвался он.
— Я сказал, выйди! Я хочу поговорить со своей дочерью наедине.
— Дима, оставь нас, пожалуйста, — мягко произнесла Эрика, желая избежать назревающего конфликта. То, что ее отец был в гневе — это ничего не сказать. — Я попозже к тебе зайду.
— Уверена? — Лесков все еще медлил. Он не хотел, чтобы девушка отбивалась одна, но ее просящий взгляд все-таки заставил Диму направиться к выходу. Поравнявшись с Николаем Степановичем, он задержал взгляд на его угрожающем лице, после чего нехотя скрылся за дверью. Раздался характерный щелчок сработавшего замка, после чего Полковник обратился к дочери.
— Эрика, — он попытался смягчить тон, но вышло натянуто и фальшиво, — ты… Ты вообще понимаешь, что делаешь?
Девушка нервно провела рукой по волосам, стараясь не смотреть на своего отца. Схожим образом она чувствовала себя лишь однажды, когда отец застукал ее за курением марихуаны в компании двух подружек. Но то было почти десять лет назад, и эти ощущения были благополучно забыты. До сегодняшнего дня.
— Послушай, пап, — ласково начала она. — Дима… Он не такой, каким кажется. Я знаю, что у тебя с ним натянутые отношения, и люди разное о нем болтают, но на самом деле это лишь его маска. Обо мне ведь тоже многое говорят, но ты им не веришь, потому что знаешь меня. А я знаю Диму гораздо лучше…
— Я уж вижу, — резко прервал ее Николай Степанович.
— И от увиденного мне стыдно. И тошно. Моя родная дочь, моя кровинушка, моя гордость стала дешевой подстилкой какого-то уголовника, «процветающего», этого… этого недочеловека! Как его там, кайрама?
Губы Полковника искривила презрительная ухмылка:
— Знаешь ты его, да… Молодец какая! А то, что этот выблядок спонсировал геноцид, это тебя не колышет? То, что он работал на Бранна Киву, на котором серия нераскрытых убийств, это для тебя нормально? То, что его лучший друг — киллер по кличке Академик, «убравший» восемнадцать человек, тоже подходит? Этот сучий сын только с помощью своих способностей может довести до самоубийства, и я руку даю на отсечение, что он это делал.
— Даже если это и так, то все уже в прошлом, — голос Эрики дрогнул, но в нем отчетливо послышались металлические нотки. — Я не собираюсь винить его за прошлое, потому что сама не святая. И тебе бы не следовало. Не ты ли завел себе любовницу, когда мама умирала от рака? Я помню, как застукала тебя с ней в ресторане. Помню, как ты мне клялся: якобы та практикантка для тебя ничего не значила, ты был подавлен, от отчаяния закрутил с ней, желая отвлечься.
