XXIII
Признание в случившемся далось Дмитрию нелегко, но умолчать об этом было еще сложнее. Страх, поселившийся в его сердце с первым применением «эпинефрина», наконец достиг своего апогея. И дело было даже не в физическом состоянии: Лесков всерьез испугался, что из-за своих провалов в памяти может ненароком навредить своим близким. В первую очередь Эрике, которая спала с ним в одной постели. Произошедшее ночью повлияло на Дмитрия настолько, что он наконец решился открыться ей. Рассказал все, что ему было известно, включая последний разговор с Вероникой, и его признание стало для Эрики сродни раскату грома. Несколько секунд девушка молчала, бледная, как полотно, после чего неуверенно произнесла:
— Для начала нужно как минимум оградить тебя от возможности добраться до препарата. Лишить доступа к лаборатории, к сейфу, изъять все оставшиеся ампулы у полукровок… Будем надеяться, что твои действия во сне были вызваны кошмаром, а не пробуждающейся зависимостью. Я слабо в это верю, но, быть может, организм всего лишь подсказал тебе способ избавиться от фантомной боли, испытанной в детстве.
— Не уверен, что эта боль была фантомной, — тихо отозвался Лесков. — Мое состояние после пробуждения было идентично тому, как я чувствовал себя после настоящих «ломок».
Чуть помолчав, он нехотя добавил:
— Не знаю, как это будет проявляться дальше, но, наверное, сейчас нам лучше ночевать в разных комнатах. Я опасаюсь, как бы…
Дмитрий не договорил, но девушка и так поняла, что его тревожит. Она не относила себя к эмоциональным дурочкам, которые, прежде чем начать соображать, должны в волю выплакаться, но сейчас сдерживаться было чертовски трудно. Приблизившись к Лескову, она крепко обняла его, как самое дорогое, что у нее осталось, и он обнял ее в ответ. Стало теплее и почему-то легче, словно Эрика являлась своего рода лекарством, которое наконец доставили больному. А ведь прежде для него было чем-то немыслимым — делиться своими проблемами с женщиной. Его главной опорой всегда оставались друзья-мужчины, в то время как с представительницами слабого пола Дмитрий неизменно носил маску успешного и уверенного в себе богача.
Что касается Альберта, то он воспринял случившееся с Лесковым куда более эмоционально. Врача подняли посреди ночи, и, если обычно он выражал недовольство тем, что ему не дают поспать, то в этот раз едва ли не бегом бросился в лабораторию.
— Я же говорил, но ты никогда никого не слушаешь! — с ходу обрушился он на Дмитрия. Однако, взглянув на бледное лицо своего подопечного, ученый немедленно сменил гнев на милость. Втроем с Эрикой они проговорили до самого утра, пытаясь разобраться, что делать дальше. Энергетика Лескова была напичкана «эпинефрином», но в целом Вайнштейн не почувствовал каких-либо изменений.
— Надо было сразу меня звать! — вздохнул он, устало проведя рукой по длинным волосам. — Как только ты обнаружил себя на полу, нужно было немедленно идти ко мне. Возможно, тогда мне бы и удалось что-то почувствовать. А сейчас-то что… Можно только закрыть от тебя «эпинефрин» и на время выселить из комнаты Эрики, чтобы ты, не дай Бог, не навредил ей.
— Лучше позволить ему навредить самому себе? — мрачно поинтересовалась Воронцова. — Сейчас рядом с ним должен находиться кто-то, кто сможет ему помочь. Я создала «эпинефрин», и я найду способ, как нейтрализовать последствия его применения.
В итоге, когда часы известили о наступлении пяти утра, все двери лаборатории станции «Спасская» уже не реагировали на ладонь Дмитрия. «Эпинефрин класса А» также закрыли в сейфах правительственного здания и военной части, ясно давая охране понять, что с этой минуты сыворотка приравнивается едва ли не к биологическому оружию.
Изменилась и жизнь Лескова. Если прежде все его мысли были заняты поиском полукровок, то теперь в голову то и дело закрадывались страхи. Всё, что еще недавно казалось более-менее понятным, вдруг снова стало размытым и непредсказуемым. Сыворотка, которая должна была стать прорывом, обернулась паразитом, что пожирал своего хозяина изнутри. Теперь каждое утро из глубины зеркала на Дмитрия смотрел его близнец с разноцветными глазами. И Лесков панически боялся этого незнакомца.
В последнее время он и вовсе предпочитал не показываться на людях. Его изменившаяся радужка глаза пугала местных жителей, и Дмитрий все чаще ловил на себе их настороженные взгляды. Находится в одиночестве было и жутко, и спокойно одновременно, и только визиты друзей ненадолго вырывали Лескова из его мрачного настроения. Иван и Рома были рядом, даже несмотря на попытки Дмитрия сократить их общение.
— Со мной опасно сейчас находиться, — то и дело предупреждал Дима, но ни один из его друзей не желал его слушать. Однако они все же не могли не замечать перемен, произошедших в поведении Лескова. Периодически он не отзывался на свое имя, что не могло не настораживать, а во время разговоров и вовсе мог погрузиться в собственные мысли и полностью игнорировать своих собеседников. И что еще тяжелее — он совершенно перестал улыбаться.
Но жизнь в подземном городе по-прежнему текла, стремилась и боролась за каждое, пусть даже самое незначительное мгновение счастья. В течение последних недель ни одна из станций не предпринимала никаких военных операций. Люди закрылись в своем убежище, пытаясь восстановить силы и хоть немного смириться с окружившей их темнотой. Лишь к концу второй недели Ермаков-младший предложил совершить вылазку на поверхность. Основным объектом был выбран старинный торговый центр «Гостиный Двор», на территории которого располагался выход из метро. Таким образом в случае опасности всегда можно было успеть укрыться в тоннелях, при этом набрав с собой всего самого необходимого. В первую очередь интересовали лекарства, однако многие солдаты желали посетить магазины преимущественно из-за наличия там спиртного, сигарет, сладостей для детей и каких- либо побрякушек для любимых женщин. Неудивительно, что, когда Алексей объявил о наборе желающих поучаствовать в вылазке, свою кандидатуру выдвинула почти добрая сотня солдат. Была среди них и Оксана, но к ее разочарованию, отказ Ермакова прозвучал еще более категорично, чем Дмитрия.
— Ну ведь нет никакой опасности! — в отчаянии простонала девушка, когда Алексей в который раз произнес ненавистное «нельзя». — К тому же, вы вряд ли будете бегать со списком и набирать в тележки игрушки и детскую одежду. Столько женщин хочет порадовать свою ребятню, а вам лишь бы коньяк и сигареты!
— Кто бы говорил, — лениво заметил Ким, вспомнив, как относительно недавно эта дамочка выклянчила у него литровую бутылку виски. От этих слов бывшая «Алюминиевая Королева» заметно смутилась и бросила быстрый взгляд на Фостера, благо, тот сделал вид, что ничего не слышал. Что касается их взаимоотношений, Эрик по-прежнему демонстрировал абсолютное безразличие к объекту своей былой страсти, что радовало и одновременно раздражало Оксану. Она не привыкла к подобному отношению со стороны своих пусть даже и ненавистных любовников.
— Неужто он тоже вызвался? — еле слышно поинтересовалась девушка у Георгия Лосенко, чуть заметно кивнув в сторону Фостера.
