Охваченный эмоциями, он перешел на русский, отчего Кристоф сразу же попросил перевода, а Матэо заметно помрачнел. Они ведь договорились общаться только на тех языках, которые понятны всем присутствующим.
— Руслан, я не чувствую в Вас какую—то, как вы выразились, постороннюю тварь, — попытался было успокоить его Альберт, тоже перейдя на русский. — Это всего лишь одна из гипотез, объясняющих вашу человеческую энергетику.
— И какие же другие? — не унимался Руслан.
Вайнштейн бросил на Дмитрия озадаченный взгляд, после чего неуверенно добавил:
— Возможно, в раннем детстве вас тоже держали в лабораториях, но вы не помните об этом.
— Нигде меня не держали! — прервал его Одноглазый. — Всё свое детство я провел в детском доме. Меня не похищали инопланетяне и не вшивали микрочипы мне в задницу. Но я не знаю, мог ли мое тело захватить паразит! А вы в свою очередь не можете это проверить.
— Повторяю: ни я, ни Ханс не чувствуем в вашей энергетике «паразита».
— То есть даже немцы в курсе? Только мне ничего не говорят… И когда же вы собирались сказать мне правду?
— Как только узнали бы ее, — спокойно отозвался Дмитрий. — Если в тебе есть какая—то другая сущность, она бы давно проявила себя. Особенно в момент вашей последней вылазки на поверхность. Вы могли погибнуть, но ты по—прежнему не открыл своих способностей. Я прав?
— Да, — пробормотал Руслан, устало потирая лицо. Ладонь уже привычно скользнула по ткани, закрывавшей потерянный глаз. — Но я и не человек! Я могу хоть сейчас порезать руку: появится чешуя. Зеленая!
— Я бы не стал гордиться этим идиотским цветом, — усмехнулся Фостер, с долей интереса наблюдая за разгорячившимся русским. — Прослыть в лучшем случае жабой, как по мне…
— Отстань, — отмахнулся от него Руслан. — Ну так что, Дим? Что мне теперь делать? Если во мне «паразит», это означает, что я могу использовать «эпинефрин»?
— Но ты ведь не знаешь, в чем заключаются твои способности.
— Вот и будет повод узнать.
— Или погибнуть, — прервал его Альберт. — На данный момент, судя по энергетике, сыворотку может использовать только Жак. Это решено!
В этот момент Фостер, словно школьник, поднял руку, снова желая высказаться. Он уже уловил недовольное восклицание Вероники, чтобы перешли на английский, поэтому решил прислушаться.
— А что если дело не в «паразите»? — насмешливо протянул он. — Что, если нашего Циклопчика еще в юном возрасте пичкали сывороткой, подавляющей способности полукровок?
— Есть такая сыворотка? — недоверчиво переспросил Кристоф.
— Да. Надо же как—то усмирять особо непокорных. Думаю, в первое время ее кололи и Лунатику, иначе бы мальчик, любящий гулять во сне, быстро избавил бы Америку от еще одной гребаной душегубки.
— А ты пробовал ее на себе, эту сыворотку? — вмешался Руслан, снова заговорив по—русски. — Пытался излечиться от своих способностей?
Фостер снова перешел на русский:
— Ты знаешь, у меня как—то не наблюдались признаки хронического мозгожопия, чтобы хотеть избавиться от таких полезных навыков. Сыворотка хороша, когда твои способности вызывают проблемы у окружающих. Я это к тому, что вполне возможно, что ты — ребеночек какой—нибудь Медузы Горгоны и Василиска. Собственно, как и Вероника.
— Что ты сказал про Веронику? — в голосе Матэо послышалась тревога, и Дмитрий перевел ему смысл сказанного.
— То есть… Вы хотите сказать, что я смогу видеть и при этом не убивать людей? — поразилась девушка. — Разве такое возможно?
— А почему нет? — в тон ей ответил Фостер. — Ты можешь попросить доброго доктора сделать тебе подобную чудо—водичку. Пусть пороется в энергетике
Лунатика: там, наверняка, осталась информация об этом препарате. Или же колись сывороткой миссис Лескоу. Насколько я понимаю, она не только усиливает способности полукровок, но и помогает подчинить их.
На какое—то мгновение в кабинете повисло молчание. Взгляды присутствующих устремились на Веронику, и, словно почувствовав на себе всеобщее внимание, девушка тихо произнесла:
— Дело сейчас не в моей «слепоте», а в том, кто на данный момент уже может обратиться. Не будем уходить от главной темы.
— Главная тема по сути уже исчерпана, — чуть помедлив, отозвался Дмитрий. — Я и Матэо идем на поверхность. Ему нужно освоиться в новой оболочке. А Жаку — попробовать обратиться.
— Я вообще—то не давал своего согласия, — мрачно пробормотал француз. — Почему вы хотите экспериментировать на мне? Вон у вас сколько добровольцев. И вдобавок Фостер. Не он ли относительно недавно по заказу врага пытался убить вас, Лескоу?
— Кто прошлое помянет, тому мозг вон, — философски заметил Эрик.
— Глаз — автоматически исправил его Дмитрий, после чего обратился к Жаку. — Вам нечего бояться. Из всех нас вы рискуете меньше всего.
— Но всё равно ведь рискую, — нахмурился Жак. — Сначала я, как псина, должен стеречь ваш город от «ликвидаторов», теперь — обращаться в какого—то птеродактиля. Я и так могу сражаться. Я не хочу ничего себе колоть.
— Я могу сделать так, что захочешь, амиго, — насмешливо произнес Матэо. — Или можешь обратиться к Дмитри. Думаю, он тоже с удовольствием придет тебе на помощь.
От этих слов француз помрачнел окончательно. Больше он спорить на стал.
Из кабинета они выходили — кто подавленный, кто взволнованный, кто и вовсе — с частицей надежды. Вероника не хотела демонстрировать свои эмоции всем присутствующим, поэтому предпочла дождаться момента, когда сможет поговорить с Альбертом наедине.
В свою очередь Фостер загорелся идеей поскорее отправиться на поверхность, поэтому увязался за Лесковым.
— Барон, можно задать вам очень личный вопрос? — поинтересовался он, нагнав Дмитрия в коридоре. Лесков остановился, подозрительно взглянув на ухмыляющееся лицо наемника, после чего нехотя произнес:
— Можете. Но я не обязуюсь на него ответить.
— Почему глаз?
— Что, простите?
— Вы сказали, глаз!
— Что вы имеете ввиду?
— Это я у вас хотел узнать: почему вы меня исправили?
— О, Господи…
— Ну зачем вы так, можно просто — Эрик… И всё—таки? Почему глаз вон, а не мозг?
— Потому что так говорят. Кто прошлое помянет — тому глаз вон, — в голосе Лескова послышалось легкое раздражение, как у папаши, которого замучило собственное чадо.
— Да, но ведь именно в мозгу сохраняется информация. Получается, это очередная бессмысленная пословица из рубрики: лучше синица в руке, чем утка под кроватью.
— Это вы от Бехтерева нахватались? — теперь в глазах Дмитрия промелькнуло удивление. Тут же вспомнилось упомянутое Эриком на собрании хроническое заболевание, и от этого Лескову невольно сделалось смешно.
