— Нет, это от вашего водителя, — ухмыльнулся Фостер.
— Что же… Можете ему передать, что как только война закончится, в уголовном кодексе России появится статья за надругательство над русскими пословицами.
Глава VII
В то время как Дмитрий и его спутники отправились на поверхность, Альберт поспешил вернуться в крохотную правительственную лабораторию, где продолжил свою работу над «эпинефрином». Тяжелое ранение до сих пор сказывалось на его организме: боли и усталость не покидали тело ни на минуту, однако впервые за время войны ученый посмел поверить в крохотный шанс на победу.
Вся его жизнь с момента катастрофы напоминала замкнутый круг, из которого нельзя было вырваться. Люди, которых он спас вчера, сегодня погибали, чтобы на следующий день их сменили уже новые погибшие. Но еще страшнее на него действовала чужая энергетика. Альберт изо всех сил пытался закрыться от нее, но она все равно просачивалась, подобно воде, нашедшей трещину в судне. Возвращалось понимание, что он всего лишь бежит по кругу вместе со всеми, на ходу
придумывая способы прожить на минуту дольше.
Всё изменилось, когда врач впервые увидел «истинного». Пускай ненастоящего, пускай порожденного какой—то химической реакцией, но его появление вернуло Альберту надежду. Ту самую надежду, которая умерла в колыбели соседской квартиры вместе с маленьким мальчиком.
Вайнштейн даже не мог объяснить, что потрясло его настолько сильно: величие истинного кайрама или энергетика этого создания. Даже несмотря на примесь человеческой, эта энергетика была чистой, шелковистой, совсем не похожей на ту, что рисуется в голове при прочтении легенд о драконах. Она не была злой, но и не была доброй. Она являла собой воплощение самой природы, которая милует муравья и губит леопарда. И то, что полукровки могли обращаться в подобных созданий, вдохнуло в Альберта веру в возможное будущее. Сегодня Дмитрий, Матэо и Жак, а завтра все остальные сумеют принять истинную форму, чтобы наконец дать отпор ненавистным «процветающим».
Вайнштейн не знал, как это произойдет. Он не разбирался в ведении боевых действий. Зато разбирался в химии. В первую очередь он попытался найти закономерность в реакции «эпинефрина» на организмы полукровок, чтобы четко понимать, кому сыворотка может нанести вред. Одновременно с этим за последние несколько суток мужчина создал сразу несколько видоизмененных прототипов препарата. Он работал, как одержимый, не обращая внимания даже на собственную рану, лишь бы превратить «эпинефрин» из яда в антидот. Энергетика Лескова была уже отравлена, но можно было спасти других.
В какой—то момент Альберт поймал себя на мысли, что думает о Воронцовой. Ему безумно хотелось обернуться и увидеть ее, работающей за соседним столом — гордую, насмешливую, живую. Хотелось по привычке окликнуть ее по имени и сказать что—то приятное, касательно ее внешности или проделанной работы. Она нехотя принимала комплименты, хмурилась и немедленно оспаривала услышанное, однако ее глаза в такие моменты вспыхивали чуть ярче.
Когда Альберт наблюдал за обращением испанца, к его восхищению примешивалась горечь оттого, что Эрика не может увидеть результаты своей работы. Похоже, нечто подобное испытывал и Дмитрий. Первая вспышка радости, которую ощутил Лесков, довольно быстро сменилась знакомой болью, которая стала уже неотъемлемой частью его энергетики. В тот момент Альберт чертовски пожалел, что упомянул имя погибшей девушки. Дмитрий не ответил, но его губы предательски дрогнули, а взгляд моментально погас. Но еще сильнее боль утраты читалась в его энергетике. В каком—то смысле Лескова похоронили вместе с Эрикой, и только сейчас он попытался выбраться из этой невидимой могилы.
Погруженный в работу, Вайнштейн не сразу обратил внимание на осторожный стук в дверь. Только когда стук повторился, ученый отложил ингредиент и поспешил встретить своего неожиданного посетителя.
— Вероника? — удивленно произнес он, увидев стоявшую на пороге кубинку.
— Если можно, я отвлеку вас всего на минуту, доктор, — отозвалась она. — Хотела спросить вас кое о чем, но не решилась при всех…
«Я знаю, о чем вы хотели меня спросить», — подумал Альберт, но все же решил позволить Веронике озвучить это самой. Не нужно было обладать способностями «энергетика», чтобы предугадать, о чем пойдет речь.
— Наверное, вам лучше зайти, — спохватился ученый. — Не хотелось бы разговаривать в коридоре. Позвольте?
С этими словами Альберт осторожно взял девушку за руку и помог ей войти. Переступив порог, Вероника замерла, подобно всем слепым людям, которые оказались в незнакомой комнате и боялись что—то задеть.
— Я сейчас принесу стул из соседней комнаты, чтобы вам было…
— Не нужно, — прервала его Вероника. — Просто выслушайте…
Да, она заговорила о сыворотке. Той самой, которая, по словам Фостера, может нейтрализовать способности полукровки. Вероника говорила тихо и безэмоционально, словно в предмете их разговора не было особой важности. Однако врач отчетливо ощущал ее волнение.
— Вам ни в коем случае не нужно заниматься этим сейчас… Но, может, однажды, когда война закончится, — Вероника прервалась, жалея лишь о том, что не может видеть лица своего собеседника. Скорее всего оно выражало досаду, мол, неужто непонятно, что сейчас не до тебя?
Но она все же продолжила, и в ее голосе послышалась непривычная сталь:
— Если вы когда—нибудь излечите меня, Альберт, я буду у вас в неоплатном долгу до конца жизни. Да, возможно, сейчас я не могу предложить вам денег или принести какую—то пользу, но я буду тем человеком, который оставит свои дела или мечты, чтобы осуществить ваши. Ради лекарства я пойду на всё, даже уничтожу ваших личных врагов. Уже сейчас я могу назвать как минимум одну фамилию.
— Если вы о Фостере, то этот мерзавец сам помрет от собственного яда, — губы Вайнштейна тронула усталая улыбка. Ему не нужны были все эти обещания, чтобы просто помочь человеку. Вот только…
— Но, Вероника, почему вы считаете свои способности болезнью? Вы не больны. Вам всего—навсего нужно научиться их контролировать. И, если начать тренироваться…
— Нет, — решительно прервала его девушка. — Неужели вы не понимаете? Представьте, что у вас в руке нож, которым вы случайно убили любимого человека. Что вы захотите с ним сделать? Пойти обучаться ножевому бою? Или поскорее
избавиться от него, как от чудовищного напоминания, что вы — убийца? Если есть хотя бы один шанс стать нормальной, я им воспользуюсь.
Альберт устало вздохнул:
— У любой сыворотки есть побочные эффекты. Возможно, именно активное подавление способностей Адэна, превратило его тело в живой скелет. Мы не знаем наверняка.
— Вы считаете, что лучше каждый час колоться «эпинефрином»?
— Ни в коем случае! — врач в тревоге посмотрел на свою собеседницу. — Вы не чувствуете «энергетики», но я и Ханс не можем не замечать, насколько эта сыворотка опасна. Я попытался изменить формулу, чтобы полукровка не погиб после первой инъекции, однако препарат по—прежнему вызывает зависимость. Это меня и пугает. Она имеет свойство накапливаться в организме, и пока я не могу найти способ, как это изменить. Я бы хотел попросить вас поговорить с Матэо, объяснить ситуацию. Поверьте, я сам пытался, но он лишь махнул рукой, заявив, что ему больше нечего терять. Но у него есть вы. И вас он послушает.
